Книга Бабочка - Марина Эльденберт

— Откуда ты об этом знаешь?!

— Я знаю обо всем, что касается тебя, Лайтнер.

Такой ответ меня не устроил.

— Откуда?

— Некоторые твои друзья достаточно благоразумны, к тому же любят тебя и заботятся о тебе.

И достаточно надры, чтобы шпионить за мной! Ромина. Никто другой бы не пошел на такое. Никто бы не осмелился. Кроме нее. Хотя чего-то подобного можно было ждать после нашего последнего разговора, когда она пыталась защитить свою идиотку подружку, — догадаться, по чьей инициативе та сбила Вирну, труда не составило. И это после того, как я сказал, чтобы девчонку не трогали.

Ромина просила не разрушать нашу дружбу из-за маленького недоразумения. Я же ответил, что не считаю собственные слова недоразумением и если кто-то страдает избирательной глухотой, то все равно будет отвечать за свои действия. Так что о дружбе она может забыть. А если хоть кто-нибудь навредит Вирне Мэйс, то будет иметь дело со мной. Она и не навредила Вирне, зато подгадила мне.

— Понимаешь, Лайтнер, — вклинился в мои мысли голос отца, который терпеливо объяснял мне простые истины, — помогать людям у всех на виду — это прекрасно и работает на имидж. Тем более помощь калейдоскопнице, девочке, лучшей из… тех, что у них есть. Я сам делаю крупные взносы в фонд лотереи. Но не нужно слишком усердствовать. К примеру, с восстановлением ты погорячился.

Я сжал кулаки, вновь вспоминая спину Вирны.

— Она была ранена.

— И доктор оказал ей помощь, — сдержанно улыбнулся отец. В его случае это были слегка приподнятые уголки губ. Обычно такая улыбка доставалась исключительно видеооператорам, она выставляла его с лучшей стороны. — Но твоя помощь этой бедной девочке гораздо серьезнее. Я считаю, что ты поступил правильно, сын.

Сказать, что я удивился, — значит ничего не сказать. Сколько себя помню, отец никогда меня не хвалил. Даже в детстве. Он всегда был чем-то недоволен, поэтому раньше я готов был на многое, если не на все, лишь бы услышать эти слова. Но сейчас они вызывали только одно — желание понять, где я свернул не туда.

— Но не когда пригласил ее на вечеринку. Одно дело помогать людям, чтобы показать всем свою лояльность, совсем другое — путаться со всяким сбродом.

А вот это было уже больше похоже на правду. Вот оно, настоящее лицо Диггхарда К’ярда, считающего, что он может указывать мне, что делать и с кем общаться. Ладно, Ромина. Завтра мы снова поговорим. Я до хруста в костяшках сжал кулаки, чтобы удержать рвущуюся с ладоней силу. Захотелось ударить в стол, разнести его в щепки. Я едва удержался от того, чтобы выпустить на поверхность тихую ярость, волной поднимавшуюся в груди. Она клокотала и требовала выхода.

— Благодарю за совет, — процедил я сквозь зубы. — И за то, что открываешь мне глаза на некоторых «друзей».

Глаза отца сверкнули красным, как в зеркале, отражая нарастающий во мне гнев.

— Я предпочитаю сам решать, с кем мне «путаться», а с кем нет. Например, того, кто на тебя шпионит, я точно вышвырну из своего окружения.

Подобие снисходительности полностью исчезло с лица Диггхарда К’ярда, черты заострились, губы сжались в тонкую нитку, а ноздри гневно раздулись.

— Видимо, ты еще недостаточно благоразумен, Лайтнер, чтобы принимать правильные решения.

— Чтобы поступать так, как того хочешь ты, — перебил его я. — Ты это хотел сказать?

— Я забочусь о твоем будущем, — процедил отец. — И о нашей семье.

Ага! О семье, как же. Я резко поднялся, не желая дальше участвовать в этом фарсе, и бросил:

— Позаботься лучше о себе.

Но не успел сделать и шага — в меня ударило силой, и рефлекторно я выставил щит. Его снесло почти сразу, как хлипкую лодку из древности ураганом. В голове будто что-то взорвалось, все тело от макушки до пят прошило нестерпимой болью. Нестерпимой и бесконечной, заставляющей рычать и царапать пол с одной только мыслью — чтобы все это прекратилось. Волны боли накатывали вновь и вновь, стирая грань между реальностью и агонией. Пока все так же резко не закончилось.

Я очнулся на полу отцовского кабинета и чувствовал себя так, будто мои внутренности пытались вывернуть наизнанку. В груди горело, по спине струился пот, в висках громыхал пульс, а во рту чувствовался железный привкус крови: наверное, прокусил щеку изнутри, когда пытался не заорать от отцовской демонстрации силы и безграничной власти. Едх! Мне хотелось верить, что я продержался хотя бы минуту, но особой надежды на это не было. Отец показал, что все мои щиты ничто перед его мощью. Показал и доказал. Едхов сын!

Напряжение, сковывающее тело, не отпустило меня, даже когда я поднялся и посмотрел отцу в глаза.

— Я не желаю, чтобы тебя видели рядом со всяким сбродом. Ни с той девчонкой, ни с кем-либо ей подобным. Не заставляй меня идти на крайние меры. Все понятно?

Я вылетел из кабинета, хотя после такой атаки по-прежнему чувствовал себя будто после «Верхней петли» — самого жуткого аттракциона, на котором прокатился в детстве. Меня качало, ужин просился наружу. Так же паршиво и муторно было на душе. Хотелось врезать по стене, пустить импульс, чтобы расколошматить ближайший уродливый доспех, а заодно с ним развалить весь дом. Едх! Едх-едх-едх! Окружение ему мое не угодило. А с каким пафосом он заявил, что все обо мне знает!

— Ты ничего обо мне не знаешь! — прошипел я, широким шагом возвращаясь в свою комнату лишь для того, чтобы забрать тапет и ключи от эйрлата.

Ярость все еще бурлила во мне, когда я запрыгнул в машину, чтобы спустя полчаса оказаться у океана. Даже сейчас мне хотелось разрушить дорогу, по которой я сюда добрался, или вон ту скалу. Ударить по камню всей мощью силы и наблюдать, как рыболовной сетью расходятся трещины.

Несмотря на позднее время, в лачуге Зорда горел тусклый свет. Моему появлению он не удивился, по его лицу всегда сложно сказать, что этот парень испытывает. Я плачу немалые деньги, он выдает необходимое снаряжение. Без лишних слов, на остальное плевать. Большинство людей так и относятся к въерхам — стараются угодить. По крайней мере, из тех, что я видел. Мы не друзья, но я не отношу к сброду человека, который помогает мне.

Океан опасен. Ночью вдвойне, потому что течения гораздо более сильные. Он убийственно опасен. Особенно для въерхов. Потому что в воде мы не можем использовать собственную силу, подпитываемую лишь сушей. В море любой въерх с человеком на равных. Окунувшись практически в ледяную воду (гидрокостюм от холода почти не спасал), я даже не мог пустить по телу импульс, чтобы согреться. Пришлось разогреваться большими гребками, направляясь в сторону мыса. Туда, где волны в разы сильнее.

Оседлать одну из них когда-то казалось сложной задачей. Я падал с доски бесчисленное множество раз, отплевывался, сражался с течением, но шел вперед. Брал волну за волной. Вначале это было просто глупое желание доказать себе, что я крут. Что могу. Но потом это перестало быть соревнованием. Стало медитацией. И моей силой, никак не связанной с тем, что дана мне с рождения. Никому не позволю собой управлять.