Книга Дорога на эшафот - Вячеслав Софронов

– А то сам не знаешь? – хмыкнул Петр Шувалов. – Бестужев за английскую корону готов был душу заложить. Не знаю, с чего у них там любовь такая сделалась, хотя как не знать? Денежки все, денежки погоду делают. Только англичане канцлеру нашему под зад коленкой дали и затеяли интригу с Фридрихом. Вот Бестужев на бобах и остался, не знает, как выкрутиться из диспозиции сей.

– Нет, ты мне скажи, Апраксина под пытку подводить или мягонько с ним обойтись? – не унимался Александр Шувалов.

От этих слов Петра Ивановича словно сквозняком от окна отбросило:

– Думай, чего баешь! Он под пыткой такого наплетет – и тебе и мне мало не покажется.

– И что же мне с ним делать?

Петр Иванович хитро улыбнулся, смахнул невидимую пушинку с обшлага шелкового камзола и поднес указательный палец к губам.

– Что это значит? – не понял его брат.

– А то и значит: молчи и задавай вопросы обо всем, что на ум придет. Запишешь, дашь ему прочесть и вези в столицу. Пока доедешь, пока на стол к императрице попадет, пока она думать будет над ответами, а времечко-то идет… Идет время. Разумеешь?

– Ну и башка у тебя, Петруха! Тебя бы на мое место, ох, заварил бы ты кашу…

– А я и так на своем месте, не жалуюсь, – покровительственно ответил тот и похлопал брата по плечу, давая понять, что пора прощаться.

9

На другой же день об этом разговоре неведомо какими путями стало известно Мавре Егоровне, и она решила поделиться этими не особо тайными сведениями с болящей Аграфеной Леонтьевной, к которой имела давнюю и душевную привязанность. А после того, как Апраксина получила увечья из-за своего дурака-кучера, сам Бог велел свидеться и поболтать по душам.

Разговор двух знатных статс-дам ни к каким серьезным последствиям не привел. Марфа Егоровна, как могла, выразила свое сочувствие беде, приключившейся с Аграфеной Леонтьевной, повздыхала, платочек к сухим глазам поднесла, посоветовала, какие лучше настои пить от болей грудных и чтоб косточки побыстрей на место встали.

Хозяйку по случаю приезда гостьи в зал перенесли, одели, румяна навели, но вид все одно был скорбный. Лежит, поддакивает, Никитку рыжего костерит последними словами, а сама догадывается: не запросто так Мавра Гадюковна приползла, явно что-то припасла вместо гостинца для болящей подруги своей. Ну, поговорили об урожае нынешнего года, что собрали меньше прежнего, об озимых, что снег не вовремя укрыл, глядишь, опять померзнут, заново пересеивать придется. Потом Марфа Егоровна осторожно спрашивает о муже хозяйском:

– Степан Федорович здоров ли? Что слышно от него?

А что может быть слышно из казематов сырых?

Апраксина ей так и отвечает:

– Он у меня мужик крепкий. Поди, государыня скоро разберется, поймет, что недруги его оговорили, да и домой отпустит. Рождество порознь справляли, так, может, хоть на Крещение Господне соединимся. Помоги нам в том Царица Небесная…

– Царица Небесная – первая наша бабская заступница, я тоже к ней со всеми бедами своими винюсь, – вторит ей Шувалова. – Только нужно иногда и к земным заступникам обращаться…

Аграфена Леонтьевна почуяла неладное в шуваловских словах и спросила напрямик:

– Ты уж, Марфочка Егоровна, не томи, выкладывай сразу, кому поклониться должна, чтоб слово за муженька моего любезного замолвить. Чую, сердцем чую, с доброй вестью ты ко мне пожаловала…

Марфу Егоровну словно над креслом приподняло, и она заявила:

– О чем же ты думала, графинюшка шалопутная, когда нелегкая понесла тебя в Ораниенбаум, ни у кого на то разрешения не испросивши?

Аграфену Леонтьевну оторопь взяла от подобных слов: за что эта гадюка подколодная вдруг шалопуткой ее назвала? Только хотела ответить достойно, сказать, что она о Марфутке знает и думает, да поостереглась. Поэтому с полным смирением и ответила:

– Думала-гадала, как беде моей помочь, и решилась к молодому двору заглянуть по дороге. Возле них на взморье, сказывали мне, знатную мызу продавать хотят. Думала глянуть, цену узнать, поторговаться…

– И как цена? Подходящая? – ехидно спросила Шувалова.

– Цена как цена, только подумать надо, стоит ли еще одну обузу на свою шею натягивать. У меня этих имений столько, что счет не знаю…

– Знаю я все твои имения и про мызу знаю, где ты ночевать устроилась. Какой черт тебя погнал к Петьке да Катьке в такое время, когда муж твой между жизнью и смертью расположился и в воле государыни решить, как поступить с ним.

– Неужели государыне уже о том известно? – всхлипнула Апраксина.

– А когда иначе было, чтоб государыня о чем-то да не знала? Все ей прекрасно известно в самых доподлинных подробностях. На то она и государыня! – подняла свой малюсенький пальчик кверху Марфа Егоровна.

– И чего же мне теперь делать-то, горемышной? Научи, наставь на разум, Марфа Егоровна! Век не забуду, Бога молить стану денно и нощно, в монастырь пойду…

Шувалова, ощущая радость победы, слегка хмыкнула и, вставая с кресла, проговорила:

– В монастырь тебе рановато собираться, там и без тебя хватает, кому молитву творить. Ты пока что лечись, но мужа скоро не жди…

– Что так? – забыв о своих болях, чуть не вскочила на ноги Апраксина. – Знаешь что? Говори!

– Алексашка Шувалов, братец моего благоверного, шурин мой, отправился допрос снимать с твоего Степана, – и, повернувшись в сторону висящей в углу иконы, перекрестилась. – А коль он энтим делом занялся, значит, дело непростое, сама должна понимать. Ну, пойду я, а ты уж не обессудь. Лучше будет, если от меня все узнаешь, чем от посторонних людей. Извини, если обидела чем…

– За что же его пытать будут? – прохрипела Апраксина, уткнувшись в подушки, но ответить на ее вопрос было уже некому, потому как Марфа Егоровна Шувалова вышла из дома и садилась в карету, поджидавшую ее у дворца.

Она услышала вопрос хозяйки дома, обращенный ей вслед, но не сочла нужным задержаться и разжевать той что да почем. Удобно устроившись в карете, поправив соболью шапочку на голове и дав знак кучеру, чтобы трогался, зло проговорила, ни к кому не обращаясь:

– За то и будут, дурака старого, чтоб ласковым телятей не был и двух маток враз не сосал. А то взяли за манер каждую дуду слушать в оба уха, а то, что башка у всех одна, о том и забывают. Вот ему Алексашка Петрович о том по-свойски и напомнит…

Глава 4. Политические страсти

1

О поездке Александра Петровича Шувалова для допроса генерал-фельдмаршала Апраксина в те дни судили и рядили все, кому не лень.

– Он там пущай спросит его, зачем Фридриху обратно всейную Прусью сдал! – горячился в корчме возле ближайшего к Петропавловской крепости моста мужик в малахае извозчика.

– Да у них одна шайка-лейка: одне спрашивает, другой отвечает, а правды все одно в Расее-матушке днем с огнем не сыскать, – пытался высказаться невзрачный купчишка в поддевке.