Книга От варягов до Нобеля - Бенгт Янгфельдт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сразу после отъезда Густава III из российской столицы Санкт-Петербургская Академия наук сообщила, что король принят в ее почетные члены. В направленном директору Академии благодарственном письме Густав написал, что ее «слава» является достаточной причиной для того, чтобы он с радостью принял это избрание, и подчеркнул: тем самым его соединят новые связи с императрицей, в «мудрости» и «добродетелях» которой он имел честь удостовериться. На следующий год шведская родственная Академия сквиталась, избрав своим членом непопулярного Домашнева, а спустя еще пять лет — и его преемницу княгиню Дашкову.
В этих и некоторых иных случаях членство в академиях было картой в политической игре. Однако между двумя академиями имелись и серьезные научные связи. Петербургская была учреждена в 1724 г. указом Петра Великого, образцом для нее послужила Берлинская академия, а одним из вдохновителей был сам Лейбниц, с которым царь встречался в Германии, чтобы обсудить этот замысел. Для русского царя учреждение Академии было также и способом показать окружающему миру, что Россия намерена стать цивилизованной нацией. Но Петербургская академия была творением без корней — ее развитие полностью зависело от иностранного знания, и в первые годы даже приходилось выписывать студентов из-за границы.
Иноземных исследователей заманивали в Петербург щедрыми условиями — высоким жалованьем, бесплатными жильем, дровами и стеариновыми свечами, и многие ученые ухватились за такое предложение. Среди выдающихся ученых были немецкий математик Леонард Эйлер-старший, в двадцатилетием возрасте приехавший на берега Невы в 1727 г. и после пребывания в 1741–1766 гг. в Берлинской академии возвратившийся в Петербург, где и прожил до своей кончины, последовавшей в 1783 г.; его швейцарский коллега Даниэль Бернулли; естествоиспытатели Иоганн Георг Гмелин и Петер Симон Паллас, сибирские экспедиции которых приобрели международную славу; астроном Жозеф Делиль и другие.
Карл фон Линней. Гравюра по живописному портрету Александера Рослина. Королевская библиотека (Стокгольм)
Благодаря их усилиям труды Академии — «Commentarii Academiae Scientiarum Petropolitanae» — стали важным чтением для исследователей по всей Европе.
Шведская Академия наук моложе Петербургской, она была основана лишь в 1739 г.; правда, у нее были предшественники, прежде всего Vetenskaps Societeten (Научное общество), которое в 1732 г. оплатило путешествие молодого Линнея в Лапландию. В то время и позднее в XVIII в. шведская наука, особенно естествознание, была в большом почете, главным образом именно благодаря Карлу фон Линнею. Несколько шведских исследователей работали и в Петербургской Академии наук. Среди ординарных ее членов были, в частности, естествоиспытатель Эрик Лаксман и математик Андерс Юхан Лексель — оба из Финляндии, а Линней и секретарь Шведской Академии наук Пер Вильхельм Варгентин, как и Густав III, являлись ее почетными членами. Несколько русских ботаников работали также у Линнея в Упсале, и некоторые из лучших русских представителей науки, в том числе Михаил Ломоносов, были избраны в родственную Шведскую Академию и печатались в ее «Трудах».
Вторая половина восемнадцатого столетия стала временем интенсивного научного обмена между европейскими академиями и особенно между королевской Шведской и императорской Петербургской. Причина заключалась в том, что обе страны находились на «выселках культуры» и какое-то время нуждались друг в друге. Совсем недавно Швеция и Россия воевали между собой, в последний раз в 1741–1742 гг., но поскольку Петербургская Академия состояла главным образом из немцев и других иностранцев, не исключая и шведов, война не помешала развитию контактов. Результаты сотрудничества «русских» и шведских исследователей привлекали вполне заслуженное внимание, и некоторые работавшие в Петербурге шведы навсегда вписали свои имена в историю науки.
В 1768 г. молодой — а впоследствии легендарный — немецкий натуралист Петер Симон Паллас отправился в свою большую сибирскую экспедицию, которая завершилась только в 1774 г. В путешествие за ним последовал шведский исследователь Юхан Петер Фальк, судьба которого столь же примечательна, сколь и трагична. Фальк учился у Линнея и в 1763 г. приехал в Петербург по его рекомендации. Ботаник Фальк стал в Петербурге руководителем Аптекарского огорода и обеспечивал упсальского ученого семенами. Фальк был болезненным меланхоликом, и из его писем домой, в Швецию, видно, что психическое и физическое здоровье ученого не сулило ему в будущем ничего хорошего.
Фальк путешествовал целых пять лет. Его корреспонденция отражает глубокие депрессии, но свидетельствует также и о значительных научных открытиях и других достижениях.
Рисунок из труда Юхана Петера Фалька: русский и китайский пограничные столбы
Фальк отсылал свои находки в Петербургскую Академию, его психическое состояние постепенно ухудшалось. На обратном пути, в Казани, он слег и, питаясь одними шведскими хрустящими хлебцами и чаем, мало-помалу уходил из жизни. Но одолевавшие Фалька демоны не дали делу идти своим чередом, и мартовской ночью 1774 г. он покончил жизнь самоубийством.
Однако это не означало конца его научной карьеры. Через десять лет его спутник — немецкий естествоиспытатель и аптекарь Иоганн Готлиб Георги издал оставленные Фальком записи под названием «Beytrage zur topographischen Kenntniss des Russischen Reichs» («Очерки по топографическому изучению Российской империи»). К тому времени Паллас и другие участники экспедиции уже успели опубликовать полученные в путешествии результаты, но специалисты оценивают труд Фалька как крупное научное достижение и один из выдающихся подвигов шведской науки того времени. Линней выразил свою высокую оценку заслуг Фалька, присвоив ему в 1772 г. степень почетного доктора медицины Упсальского университета и назвав род явнобрачных растений его именем — «Falckia».
Ученики и последователи Линнея
Линней внимательно следил за развитием ботанической науки в России. К несчастью, человек, ведавший петербургским Аптекарским огородом, был научным противником Линнея: речь идет об Иоганне Сигезбеке, который одновременно был ботаником Петербургской Академии наук. Сигезбек критиковал линнеевскую систему классификации растений, но Линней, вместо того чтобы отвечать на критику, назвал именем Сигезбека один из репейников: Siegesbeckia. Линнею каким-то образом удалось в обход Сигезбека раздобыть несколько редких сибирских кореньев и семян.
В 1760 г. Петербург посетили молодые шведы Пер Никлас Кристиернин и Абрахам Хюльперс. Естественной их целью была Кунсткамера, где можно было, в частности, осмотреть «чучело необыкновенно большого француза», гениталии которого хранились в спирту. Для нашей темы более интересны описания визитов, нанесенных двумя шведами коллегам Линнея; это наглядные свидетельства об ученом мире XVIII столетия. Так, Кристиернин, сообщая о встрече с архиатром де Гортером (год спустя издавшим труд «Flora ingrica» («Флора Ингерманландии»), говорит, что «он довольно любезный и вежливый человек, принявший нас с большим уважением, а также от души порадовавшийся приветам от г-на архиатра Линнеуса, и обещал прислать ему Rhabarbarum laciniatum и Paeoniam tenuifoliam в горшках, поставленных в дощатый ящик. Semicifuga он обещал достать, если сумеет. Госпожа Гортер оказалась маленькой злой женщиной, она ходила в мужском ночном колпаке и ворчала на своем голландском языке на архиатра за то, что он попросил у нее для нас кипятка. Когда же кипяток наконец появился на столе, она осведомилась, хотим ли мы сахара, которого не было в чашке архиатра. Между тем сам он был довольно любезен, много говорил и среди прочего показал мне только что вышедший маленький трактат на голландском языке, в котором автор пытался опровергнуть Реомюра и Линнеуса, утверждающих, что кораллы и зоофиты — не растения, а каменные жилища живых животных».
