Книга Графиня Дюбарри. Интимная история фаворитки Людовика XV - Наталия Сотникова

На возвышение мадам Дюбарри поразительно быстро откликнулись художники. Летом 1769 года король и его фаворитка при очередном переезде двора из одного замка в другой сделали остановку в Париже, где открыли Салон живописных работ, каковое событие имело место один раз в два года.

Известный мастер кисти, придворный портретист Франсуа Друэ (1727-75) выставил там два портрета графини Дюбарри. Один изображал ее с сильно нарумяненным лицом в дезабилье из белого атласа с большим декольте; другой – в мужском костюме из серого шелка, в котором она сопровождала короля на охоте. На обоих портретах увековечены особенности ее лица, четыре родинки, одна над правой бровью, другая – под левым глазом, третья около правой ноздри и четвертая – слева под губой[43]. Позднее она делилась с друзьями воспоминаниями, что король предпочитал эти приметы ее красоты всем прочим и «бесконечно покрывал сии естественные родинки поцелуями». Напомним, что в ту эпоху француженки ввели в моду искусственные родинки, так называемые мушки, которые наклеивались на лицо не абы как, но с глубоким значением тайного языка любви. Разумеется, публика валом валила на выставку, чтобы полюбоваться на новую пассию короля.

Внесли свою лепту в прославление красоты фаворитки и скульпторы. Вскоре после ее воцарения в Версале генеральный откупщик Буре, еще при мадам Помпадур завоевавший репутацию крупного мецената, преподнес ей статую Венеры, копию творения скульптора Кусто по заказу прусского короля, но в качестве головы был использован скульптурный портрет графини Дюбарри – более тонкой лести нельзя себе представить.

Однако пальма первенства принадлежала отнюдь не мастерам кисти и резца. Еще раньше художников встрепенулись придворные пииты, готовые восславлять кого угодно, лишь бы им за это регулярно перепадал кусок с барского стола[44]. Все эти труженики пера были посредственными стихоплетами, весьма традиционно воспевавшими сие снизошедшее с Олимпа на землю божественное создание, оживлявшее все вокруг себя лучами красоты, доброты и щедрости. Например, по случаю прохождения Венеры по солнцу один из них накропал следующий стишок:

Что скажут смертным телескоп, Сия Венера и сие светило? Нам надобен надежный гороскоп, Что стеклышко прибора не смутило.

В Версаля царственных садах Блистают наши звезды несравненны; Читаем мы в чудесных их очах Пути, судьбой нам предрешенны.

Тем не менее свой вклад в это собрание угодливых виршей внес и великий Вольтер, равным образом не преминувший польстить фаворитке. Мадам Дюбарри состояла в переписке с этой выдающейся личностью; в 1770 году она даже пыталась, правда, безуспешно, получить для него разрешение возвратиться из изгнания в Париж. Сохранилось его письмо, посланное им из замка Ферней в Швейцарии:

«Мадам!

Мсье де Лаборд [45] сказал мне, что вы приказали от вашего имени расцеловать меня в обе щеки.

Чрезмерен дар ваш – два лобзанья! Возможно ль мне принять его? Поклонник дивного созданья Готов скончаться после одного.

Он показал мне ваш портрет; не сердитесь, мадам, я взял на себя смелость приложиться к нему двумя поцелуями.

Спешу я сделать подношенье, Увы, портрету, а не вам: Оригинала лицезренье — Удел, дарованный богам!»

Как ни странными могут показаться отношения между престарелым мудрецом и бывшей «девой веселья», эта связь пережила опалу мадам Дюбарри. Графиня нанесла последний визит Вольтеру в 1778 году вскоре после его возвращения в Париж и незадолго до его смерти.

Надо сказать, что, невзирая на войну, развязанную против нее герцогом де Шуазёлем, графиня Дюбарри отнюдь не воспылала неистовой ненавистью к его личности и даже пыталась искать примирения с ним. Однако подстрекаемый сестрой герцог решил не слагать оружия, тем более что лелеял план, исполнение которого должно было сделать его положение при дворе непоколебимым.

Высокомерная австриячка

В течение нескольких столетий французские короли и австрийская династия Габсбургов на многочисленных полях сражений в Германии, в Италии, во Фландрии вели отчаянную битву за господство в Европе. Все эти войны изрядно ослабили обе великие державы и укрепили некатолические государства, такие как Англия и Пруссия, заявившие свои претензии на первенство на материке. В конце концов, государи пришли к выводу, что лучше жить в мире и объединить две династии более прочными узами, нежели подписи на ничего не стоящих договорах. Императрица Мария-Терезия, произведшая на свет полтора десятка наследников[46], имела в своем распоряжении широкий выбор невест самого разного возраста. Герцог де Шуазёль и канцлер Кауниц начали работать над планом союза, задуманного якобы еще покойной маркизой де Помпадур. Одно время даже возникла идея женить овдовевшего Людовика ХV на эрцгерцогине Марии-Елизавете, но король наотрез отказался. Равным образом австрийский император Иосиф, во второй раз оставшись вдовцом, не пожелал избрать себе в супруги одну из трех вековух «Мадам». В конце концов, в 1766 году было принято мудрое решение заключить брак между дофином, внуком Людовика ХV, и в ту пору одиннадцатилетней эрцгерцогиней Марией-Антуанеттой. Брак между столь высокопоставленными лицами – дело непростое, и на улаживание всех тонкостей придворными блюстителями традиций и дипломатических частностей ушло четыре года. Естественно, после замужества Мария-Антуанетта должна была занять видное место при французском дворе, и этим она была всецело обязана герцогу де Шуазёлю. Вдолбить что-нибудь серьезное в ее легкомысленную взбалмошную головку было чрезвычайно трудно, но императрице удалось внушить дочери перед отъездом во Францию, что та ни в коем случае не должна забывать своего главного благодетеля де Шуазёля и следовать его советам. Таким образом, Мария-Антуанетта быстро стала главным орудием герцога против фаворитки.