Книга Империя Александра Великого - Артур Джилман

Мечтой Арата было освобождение его родного города, где тираны сменяли друг друга, и Плутарх поведал нам, вероятно основываясь на автобиографии героя, волнующий рассказ об успешной авантюре, на которую он пошел, после того как тщетно просил о помощи царей. Сначала шпионы тирана в Аргосе отбросили свои подозрения, видя Арата прожигающим жизнь в веселых пирушках со своими сверстниками. А когда они получили возможность понаблюдать за поющими девушками с гирляндами и букетами цветов, регулярно посещающими его дом, они лишь посмеялись над страхами хозяина-тирана. От такого беспечного юнца не могло исходить никакой опасности. Но слухи о его планах оказались правдивыми. Последовала подготовка осадных лестниц, попытка приручить собак садовника, живущего возле места, где легче всего перебраться через стены Сикиона. Отряд прибыл перед рассветом и установил лестницы, несмотря на тявканье двух маленьких собачек, которые сумели сбежать, когда был схвачен их хозяин. Псы оказались драчливыми и бескомпромиссными. Отряду пришлось залечь, когда вдоль стены проходила ночная стража, а потом закричали петухи, и заговорщики стали опасаться, что на рынок отправятся первые торговцы и покупатели. Но тявканье собачек садовника и вялый ответ им большого сторожевого пса, жившего в одной из башен, посчитали реакцией на колокольчик ночной стражи. В конце концов заговорщикам удалось проникнуть в город и, не прибегая к убийствам, захватить его. Они сожгли дом тирана, а сам он спасся.

План развалин Эфеса с местоположением знаменитого храма Артемиды (сожженного в 356 г. до н. э. Геростратом)

Следующим политическим актом Арата стало включение Сикиона в Ахейский союз, который еще был небольшим и мало кому известным, так что со стороны дорического города присоединение к этому союзу было изрядной снисходительностью. Уже тогда Арат видел, что без больших средств возвращение изгнанных станет гибельным: когда они потребуют свою собственность, будет невозможно удовлетворить их запросы, не изгоняя новых владельцев. Именно тогда он предпринял авантюрное [14] путешествие в Египет и попросил у Филадельфа 150 талантов, с помощью которых удовлетворил претензии всех противников перед судом пятнадцати независимых судей. Нам известно, что он завоевал благосклонность, Птолемея подарками, имеющими большую художественную ценность, — статуями и картинами, которыми в те дни славился Сикион. Арат разбирался в искусстве. Его политикой было принятие стороны Египта в конфликте со своим ближайшим врагом — Македонией. История о его захвате Коринфа в 243 г. до н. э. не менее романтична, чем о вторжении в Сикион, и стала серьезным ударом по старому Антигону. Это укрепило лигу и дало ей возможность претендовать на распространение по всему Северному Пелопоннесу. Преклонный возраст, а потом и смерть Антигона, несомненно, ослабили Македонию в этот период и дали Арату время претворить в жизнь все его планы. Но ему все еще требовалась иностранная помощь, поскольку средств катастрофически не хватало, и Птолемей Эвергет был назначен главой лиги в войне на суше и на море. Это, разумеется, подтолкнуло Антигона к союзу с этолийцами, соперничающей с ахейцами федерацией на севере Греции. Как никому не известная провинция Пелопоннеса выдвинулась при Арате, так и глухая удаленная часть Северной Греции оказалась в лидерах. Этолийцы объединились для совместной обороны, их лига не была настоящей политической системой, что, впрочем, не делало ее менее серьезной военной силой. Ее влияние на греческую историю было катастрофическим. Но мы не станем описывать принципы и состав этих федераций, довольно интересные, особенно для американцев. В это время в Пелопоннесе появилась новая выдающаяся личность — «революционер» — спартанский царь Агис VI (III).

Глава 17

ЦАРЬ СПАРТЫ АГИС IV — ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТЕОРЕТИК СВОЕГО ВРЕМЕНИ

Мы отметили, что Арат не был ни философом, ни теоретиком. Он был практиком, часто дипломатом, проводящим своеобразную политику, подгоняемый амбициями или, возможно, руководствуясь некими высшими принципами, но, как мы увидим, он никогда не действовал без зависти и эгоизма. Он жил в столетии, когда благородными умами прочно владела практическая философия, а такие люди стремились воплотить свои теории в жизнь. Некоторые философы, как те люди в Сикионе, считавшиеся друзьями Абантида, которые заманили его на дискуссию в свой сад, где он был убит, были решительными противниками монархии, все еще находясь во власти старого греческого инстинкта республиканской свободы. Это чувство было настолько сильным в Эпире, что, когда дочь Пирра царица Деидамия потеряла двоих сыновей, наследников трона Пирра, народ в 234 г. до н. э. решил упразднить монархию, пусть даже старую, наследственную, имевшую славное прошлое, и создать федерацию городов, несомненно по образцу Ахейского союза. С другой стороны, серьезные мыслители, в первую очередь стоики, видели в правлении одного человека единственную гарантию против социализма и власти толпы. Одни писали трактаты на эту тему, другие даже сами стремились к такой власти, чтобы претворить свои теории. Последнее, вероятнее всего, можно отнести к галантному Лидиаду, тирану Мегалополя (235 до н. э.). Когда он обнаружил, что риск и опасности для народного благополучия превышают преимущества, которые он надеялся дать людям, он добровольно отказался от власти и стал вместе со своим городом лояльным и очень ценным членом Ахейского союза.

В Греции было одно государство — Спарта, где монархия была настолько древней и уважаемой, что там, если это вообще было возможно, царь не вызывал недобрых чувств. Но раздел трона (было два царя одновременно) и приход к власти эфоров уже давно свели царскую власть к положению сходному с современной британской монархией, имеющей высокий престиж и большое влияние в политической жизни, но не контролирующей правительство страны. Идея вновь обрести реалии этой древней наследственной власти и попробовать воссоздать нечто подобное в Греции, но не с выскочкой-тираном, а с высокородным и уважаемым представителем знати, была чрезвычайно привлекательной для многих.

Рассказ Плутарха о Спарте тех далеких лет очень любопытен. В то время как старые формы конституции сохранялись, социальные условия в стране изменились. Чистокровных спартанцев осталось не больше семи сотен, и всей собственностью владела сотня семейств, остальные были нищими и не имели равных гражданских прав. Более того, значительная часть собственности находилась в руках женщин, вероятно из-за обычая делать наследницами дочерей, обделяя сыновей. По нашему мнению, спартанцы тех дней считали, что сыновья сами могут обеспечить себе независимость и даже богатство, став наемниками, да и вдали от Спарты им будет лучше. А дочери, не имея состояния, становились беспомощными и презираемыми окружающими, зато, обладая средствами, они пользовались влиянием и уважением в обществе. Но, как это обычно случается, эта, как и любая другая, мера предосторожности не избавила Спарту от обедневшей знати — так сказать, мелкопоместного дворянства. Так сформировался большой и опасный класс нуждающихся или обремененных долгами людей, которые продолжали вести праздный образ жизни, завидуя и ругая богатое меньшинство и тоскуя о старой полумифической прославленной жизни при Ликурге, которую многие законодатели-теоретики, такие как Платон, сделали моделью идеальной республики. Здесь мы встречаемся с земельным вопросом в самой тяжелой форме, а вместе с ним возникает и более масштабный вопрос — о социализме, праве бедных на равенство с богатыми во всех отношениях.