Книга Опасный лаборант - Юрий Гаврюченков

– Вас готовили воевать с пришельцами?

– С какими пришельцами? Наш полк по войне должен был захватывать Стокгольм.

Впечатлённый простотой ответа, Смольский пригласил Дениса помочь оборудовать форпик под полевую лабораторию. За время перехода на Селванжеш они развернули аппаратуру и разместили посуду, словно готовили иллюстрацию к учебнику для студентов первого курса. Смольский прилежно следовал правилам по устройству, делая поправку на качку.

– Каждую работу, Денис, – наставлял он по ходу дела, – важно не только хорошо выполнять, она должна ещё и смотреться. Для этого ей следует придать упорядоченную форму. Когда ваша работа обретёт законченный вид, тогда она будет безупречной.

Ведущий научный сотрудник лаборатории фармакологии оказался великим аккуратистом. Денис перенимал его отношение к труду. Он умел распознавать возможность получения полезного опыта и не ленился использовать её, зная, что другой может не представиться.

– Из вас вполне можно вырастить грамотного специалиста, – сообщил Смольский, когда обустройство лаборатории было закончено. – Мозгом вы не станете, но имеются все задатки быть руками.

Единственная похвала из ядовитых уст ведущего научного сотрудника выглядела тем более ценной, что Смольский был чужд ханжества и любил говорить гадости прямо в лицо.

Яхта шла под всеми парусами. Попали в небольшой шторм продолжительностью три часа, но на том и закончилось, даже никого не укачало. Ветер постепенно стихал. Приближались плодоносные отмели. Надо было готовить контейнеры и решать, что делать с камарун марино, которая плавала в банке и требовала еды и свежей воды. Ввиду того, что двое учёных будут плотно заняты водолазными работами, а двое других обеспечивать чистку образцов и консервацию, заботиться о неизвестном существе оказалось затруднительно. Возникли и другие проблемы.

– Эта таракашка – живой источник наркотика, – высказался Казаков, когда члены экспедиции собрались на совещание.

– Сикараха, – напомнил Муромцев.

Казаков кивнул рассеянно.

– У нас могут быть неприятности, – заявила Арина. – Береговая полиция арестует имущество до окончания экспертизы, поди выцарапай его обратно, сидя в Петербурге. Да и всю добычу попортят, если не конфискуют. Денис, сдайте вы им эту сикарашку в знак лояльности. Пускай подавятся.

– Я не сексот! – вспыхнул Муромцев. – Если меня дёрнули разок в участок и там я подписал бумагу, чтобы съехать, это вовсе не значит, что я к ним побегу как собачонка. Будем искать другой способ. Надо всего лишь хорошенько подумать.

– Слова не мальчика, но мужа, – с грустью кивнул Казаков.

– Слышите, Арина Дмитриевна? – Смольский ехидно улыбнулся. – Если даже лаборант предлагает вам подумать, значит, в этом возникла жгучая необходимость.

– Тогда давайте думать, – сказала Рощина и стиснула зубы. – Какие будут предложения?

– Выпустим, – Казакову было безразлично всё, что не относилось к бентосу.

– Можно залить консервантом, – предложил Муромцев. – Полиция перетопчется. Сикарашка в пластике никакого наркотика не выделяет.

– Мы сохраним экземпляр, но уничтожим токсин, – Смольский говорил рассудительно, но было за его словами что-то ещё. – Белок быстро распадётся в мёртвом организме. Если мы доставим существо в институт живым, можно будет провести полноценное исследование выделяемого им секрета, а это тянет на серьёзную публикацию.

– Как мы повезём животное через границу? – испугалась Рощина. – Наши же таможенники нас не впустят.

– Сдохнет, если воду не менять, – хором с ней сказал Денис.

Ведущий научный сотрудник лаборатории фармакологии взял себя в руки. Заметно, что ему было трудно устоять перед искушением опробовать ещё раз действие защитного секрета камарун марино, однако настаивать и тем самым выдавать себя Смольский счёл ниже собственного достоинства. Морская козявка упокоилась в прозрачном полимерном консерванте, который затвердел и стал ударопрочным. Вопрос сотрудничества с капитаном Алмейдой был снят.

Через пару дней привычный корабельный распорядок сгладил остроту приключения, и Денис снова ощутил себя частью команды.

Именно тогда они вытащили Утопленника.

Глава 13

Ночная вахта. Штиль. Никакая снасть не шевельнётся. «Морская лисица» застыла как влитая. Жизнь замерла. Даже одинокая амфибия не подплывёт к борту, не высунет голову из воды, не отдаст мысленный приказ зачарованному матросику шагнуть через леер, прямо в зубастую пасть. Безмолвие…

Муромцев стоял на вахте с полуночи до четырёх утра. «Собачья вахта» выдалась тихой. Ему было плевать на время. Спать не хотелось, и не было скучно. Над головой сияли россыпи звёзд. Муромцев никогда не видел их так много и такими яркими, как в тропиках. Некоторые заметно двигались. Спутниковая группировка, выведенная на орбиту для наблюдения и связи, с каждым годом усиливалась. Изгнанное из моря человечество ушло осваивать небо. Если задрать голову, можно было наблюдать, как движутся рукотворные светила и сгорает в атмосфере космический мусор. Казалось, звёзды срываются с небосвода, чтобы кануть навек во тьму внешнюю, но всё не кончаются и не кончаются. Жизнь внизу была подобна жизни наверху, только гораздо богаче. В океане был свой блистающий космос. Призрачными разноцветными переливами светилось море. Планктон мерцал от малейшего движения. Сказочными огнями разбегались следы рыб в глубинах. Вспыхивали купола медуз. Трассерами проносились кальмары. Мириады мелких искорок загорались и гасли, чтобы снова вспыхнуть в толще вод.

В центре этого великолепия Денис чувствовал себя затерянным во Вселенной. Разноцветная огненная ночь была безмятежна. Неподвижный горячий воздух лип к телу, словно влажная вата. Если не оглядываться на яхту, а долго смотреть в сторону горизонта, можно было вообразить себя запертым в скафандре, который завис в пустоте, утратив связь с кораблём. Чувство возникало настолько полным, что становилось страшно. Никакой 5D кинозал с подогревом и качкой не мог создать такого эффекта присутствия. Денис ощущал, как пропитывается атмосферой тропиков, как она проникает через его рот, ноздри, кожные поры в мышечную ткань и кости до самого мозга, как океан становится частью тела, откуда его не вывести никогда.

«Я становлюсь другим, – колено упёрлось в стойку леера. – Я стал другим». Впервые за время отъезда надолго оставшись наедине с самим собой, Муромцев припомнил всё случившееся, обозрел картину целиком и поразился, сколько выпало на его долю экстрима. Для Санкт-Петербурга это выглядело форменным телешоу, плодом фантазии сценаристов и режиссёрского драйва, однако лихая жизнь в шальной компании превращало исключительные события в заурядные. Сезон полевой работы в тропиках мог изменить человека навсегда.

«Неудивительно, что мы с местными друг друга мало понимаем, – подумал Муромцев. – Они в этом варятся, а мы… Мы здесь как горсть моллюсков, брошенная в стаю рыб. Съедят или пойдём на дно. Или будем вынуждены измениться, адаптируясь к окружающей среде».