Книга На парусах мечты - Барбара Картленд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прекрасная новость! — сказал Марк. — Но какое отношение это имеет к нам?
— У пиратов было два корабля! Два! «Святая Мария» один корабль упустила, — воскликнул барон, раздосадованный, что ему приходится терять столько времени на пустую болтовню. — Но им удалось сбить грот-мачту, и теперь пиратский корабль потерял скорость.
Марк молчал. Глядя на его невозмутимое лицо, барон не сдержался и воскликнул:
— Вы же понимаете, как легко нам будет захватить его! Кроме того, в гавани нет ни одного корабля Ордена, кроме нашего, готового немедленно отплыть.
Марк наконец улыбнулся.
— Вполне очевидно, что мы обязаны не дать пиратам возможности ускользнуть с таким ценным грузом.
— Я знал, что вы согласитесь! Знал! — радостно сказал барон.
Он направился к двери, но, оглянувшись, добавил:
— Я направляюсь прямо на «Святого Иуду». Когда мы там увидимся?
— Через четверть часа, — ответил Марк. — Я иду вслед за вами.
Дверь за Людвигом фон Вютенштайном закрылась, и они услышали, как он побежал по коридору, торопясь вернуться на корабль с хорошей новостью.
Марк обернулся к Корделии.
— Боюсь, наш разговор придется отложить до моего возвращения.
— Ты долго… будешь отсутствовать?
— Полагаю, не больше недели, а возможно, и меньше, — ответил он. — Береги себя, Корделия.
Марк протянул ей руку, и она вложила в нее свои пальцы.
— И ты береги… себя. Это очень опасно?
— Не буду искушать судьбу, отвечая на твой вопрос, — ответил он с улыбкой. — Такое у здешних моряков существует поверье.
Тонкие пальцы девушки крепче сжали его руку.
— Как бы мне хотелось, чтобы ты не уходил, — сказала она тихо. — Я буду волноваться… беспокоиться каждую минуту, пока ты не вернешься.
— Я хочу, чтобы ты провела это время весело, Корделия, и не думай обо мне.
— Выполнить твое желание… будет трудно, — призналась девушка.
Она заглянула в его глаза, и странное чувство снова охватило ее.
— Пожалуйста… будь осторожен, — чуть слышно попросила она.
С минуту Марк стоял, не шелохнувшись. Затем, не в силах сдержать себя, как будто какая-то высшая сила управляла им, он обнял Корделию, крепко прижал к себе и прикоснулся к ее губам.
Его поцелуй был таким легким, как будто он целовал ребенка, а прижавшись к ее губам, он ощутил, какие они мягкие и нежные.
От его поцелуя Корделия почувствовала, как по ее телу разливается тепло и странная слабость.
Это ощущение было настолько восхитительным, настолько приятным, что она едва могла поверить, что такое с ней происходит. Это было чудо, о котором она даже не подозревала.
Казалось, новое восхитительное ощущение исходило из самой глубины сердца, наполняло ее целиком, поднималось все выше, к горлу, губам, плененным поцелуем Марка.
Это ощущение было столь потрясающим, губы ее так пылали, словно она целовала солнечный луч.
Но прежде, — чем Корделия осознала его, поняла, что оно означает, Марк выпустил ее из своих объятий.
— Прощай, Корделия.
Не оглядываясь, Марк Стэнтон вышел из комнаты и тихо прикрыл за собой дверь.
После ухода Марка Корделия осталась стоять на месте, словно все силы разом покинули ее. Она смотрела на дверь, в ней заключался ответ на чувства, бушевавшие в ее душе.
Девушка непроизвольно прижала руки к груди, но это не могло унять неистового сердцебиения. Она подошла к окну и невидящими глазами стала смотреть в маленький садик.
Корделия гнала от себя назойливые мысли, но они возвращались вновь и вновь.
Неужели к ней пришла настоящая любовь? Та любовь, к которой она стремилась, которую ждала. Ее мечта осуществилась!
Она нашла мужчину, пробудившего в ней любовь, которая скрывалась в глубине ее сердца, ожидая своего часа.
Корделия не сомневалась, что если она найдет любовь, то это чувство будет глубоким и сильным, способным подчинить себе разум и тело.
Трепет охватил ее при воспоминании о необыкновенном, невыразимом ощущении, которое возбудил в ней поцелуй Марка.
Ей было неведомо, что губы мужчины могли быть такими настойчивыми и властными, но, попав в их плен, она не испугалась.
Корделия призналась себе в охватившем ее в тот момент желании, чтобы его поцелуй длился вечно, чтобы никогда пленительное чувство близости к нему, когда все ее существо переполнял восторг, не проходило.
«Я люблю его!»— тихо прошептала она дрогнувшим голосом.
Теперь и солнце светило ярче, и аромат цветов был сильнее, а пение птиц и жужжание пчел сливались в торжественный гимн радости.
Любовь! Она осветила весь мир, наполнила душу девушки ликованием, заставила трепетать ее тело.
Долго ли Корделия простояла у окна, глядя на садик, ей было неведомо. Она была поглощена переживаниями неземного счастья, которое обволакивало ее светлой аурой.
Из восторженной задумчивости, в которую была погружена девушка, ее вывело появление хозяйки дома, выразившей удивление, что она была одна.
— Ваш кузен уже ушел, леди Корделия?
Стараясь, чтобы голос звучал как можно безразличнее, Корделия ответила, что капитана Стэнтона вызвали на корабль по важному делу.
— Чем бы вам хотелось заняться утром? — спросила графиня.
— Мне бы хотелось пройтись по торговым рядам, если это вас не затруднит, — ответила Корделия. — Дэвид, очевидно, будет очень занят и едва ли навестит меня сегодня.
— Да, у новичков почти не бывает свободного времени, — ответила графиня с улыбкой. — Вот когда они отслужат в «караване»и примут обет, то не будут знать, чем занять себя.
— Много ли рыцарей на Мальте? — спросила Корделия.
— Почти четыре сотни, и половина из них французы.
— Так много французов? А остальные кто?
— Итальянцы, испанцы, португальцы, баварцы, немцы, — перечислила графиня.
Слова графини озадачили Корделию. Ей пришла в голову мысль, что если слухи о войне с Бонапартом оправдаются, то как в таком случае поведут себя французские рыцари? Решатся ли они стрелять по соотечественникам?
Однако она ничего не сказала графине о своих сомнениях, посчитав, что ее опасения беспочвенны.
Они направились к торговым рядам по узким, многолюдным улочкам, представлявшим собой порой длинные, вырубленные по склону горы лестницы, над которыми нависали балконы домов, увитые цветами.
В городе царила мирная, оживленная жизнь, и мысль о войне на этом славном, красивом острове казалась нелепой.