Книга Теория каваии - Инухико Ёмота
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фото из принт-клубов
Насколько мне известно, единственным взрослым человеком, чье внимание привлекло описываемое явление, был ныне уже покойный Суэхиро Танэмура[139]. Насколько это прекрасно: вечно жить с идеальной девушкой в пространстве маленькой тайны на двоих? Именно так он ставит вопрос в своей книге 1997 года, то есть через два года после возникновения принт-клубов[140]. Пугающая проницательность. Я мысленно представил себе этот редкостный тип литератора, который души не чает в подделках и движущихся куклах, выбирает вместо реальной жизни никчемную утопию, дешевую имитацию настоящего счастья, которую можно позволить себе всего за несколько сотен йен, и, следовательно, по этой причине больше отдает предпочтение принт-клубу. Мысль Танэмуры развил и довел до предела Эдогава Рампо, изобразив в рассказе «Путешественник с картиной»[141] невероятную фантазию, которая неожиданно обернулась реальностью.
Внутренняя сторона принт-клуба исполнена каваии. Вторжение внешнего противника невозможно. Цветочки, сердечки и прочие символы в невероятном изобилии выражают радушие и приятность, гарантируют счастье, насколько это возможно. Изолированное от внешнего мира внутреннее пространство маленького изображения не допускает никаких запретов. В крупных принт-клубах девочки могут бесплатно взять напрокат одежду для косплея и на мгновение перевоплотиться в кого угодно: в принцессу, пленницу старинного замка, героиню анимэ. В одном подобном заведении, где мне довелось побывать, среди прочего в гардеробе нашлась даже нацистская форма. Размещенные здесь фотографии сделаны слушательницами моего университетского семинара. В силу того что снятые девушки кавайны сами по себе, их фото из принт-клуба кавайными не являются. Ибо каваии — это такое магическое устройство, которое превращает самых разных девушек в кавайных.
Я слышал, что в 2000-х годах принт-клубы открылись в Лондоне и Париже и сразу же стали пользоваться популярностью у местных девушек. Гораздо больший размах это явление обрело в Корее. В этом царстве пластической хирургии оно приняло форму фотоателье на оживленных улицах, устроенных в полном соответствии с техникой коррекционной фотографии. Мой портрет на обложке этой книги[142] — как раз из этой серии. Присмотритесь хорошенько. И на фоне, и в зрачках хорошо заметны звездочки. Представляю себе хмурые брови профессора Ли Орёна, но ничего не поделаешь: теперь сеульские девушки помешались на пришедшей из Японии культуре крошечного и кавайного.
Если превратить вещи в миниатюры, удастся выскользнуть из временного порядка действительности и достичь своего рода состояния безвременья. Но даже если представить, к примеру, что это символ какого-то определенного исторического мгновения, все равно это будет выпадение из истории. То, от чего теряет голову коллекционер почтовых марок, выпущенных в разгар политических волнений, — это желание испытать в воображении чужой опыт, полагаясь на тщательно зафиксированные свидетельства времени. Но в то же время миниатюра меняет опыт переживания времени у человека, который, глядя на нее, погружается в свои мысли. Для коллекционера, перед которым расставлена его коллекция крохотных вещиц, время не течет так же, как во внешнем мире. Время точно так же схлопывается, уходит внутрь себя, уменьшается. Расставив фигурки перед собой или собрав их в некую композицию, погруженные в себя молодые люди удивляются, как незаметно и безвозвратно уходит время. Это — опыт отчужденного, вытесненного, отстраненного времени; движение непрерывно текущего внешнего времени снаружи маленького объекта, наоборот, акцентируется благодаря остановке вечности, воплощаемой этим объектом. Единожды вступивший внутрь миниатюры обращается в молчание, лишенное внешней стороны, утрачивает речь. Всевозможные миниатюры питают отвращение к диалогу. Вещи полностью управляют исключительно мечтами частного человека, при этом шумный внешний мир окончательно исчезает.
Итак, возможно ли в самом деле подойти к концу жизни, пребывая в мечтах о миниатюрном? До каких пор маленькое представляется кавайным? И, собственно, что произойдет в случае крушения подобных взглядов? В связи с этой невероятно интересной стороной дела рассмотрим мангу Сюнгику Утиды «Подружка Минами-куна» (1991). В таких анимэ, как «По воле волн» (1989), «Фантазия простой девочки» (1987–1992) и другие, Утида продемонстрировала сущностную способность различать каваии и гротеск, о чем шла речь в прошлой главе, но в фокусе «Подружки Минами-куна» находится маленькое, речь идет о политике, разделяющей молодого человека и девушку, которые встречаются и любят друг друга.
Главный герой — Минами-кун, обычный старшеклассник. У него есть девушка, которую зовут Тиёми и которая однажды вдруг превратилась в малютку, умещающуюся в ладони. Минами-кун испугался, но, набравшись решимости, тайком взял Тиёми на попечение и стал жить с ней, проявляя о ней заботу как о питомце. Тиёми, которая не смогла бы прожить без поддержки и заботы Минами-куна, выглядит еще более кавайно, чем прежде. Из чашки он устраивает для нее ванну и ходит с ней в школу, спрятав ее в карман. Более того, глядя на фигурку тихо спящей Тиёми, Минами-кун мастурбирует, мечтая о невозможном, а по окончании процесса во всем признается Тиёми. Не зная, как вернуться в свое прежнее тело нормальных размеров, Тиёми совсем отчаивается, но все-таки решает жить дальше благодаря жертвенной любви Минами-куна. Неожиданно она умирает. Минами-кун делает для нее маленькую могилку и продолжает жить в мыслях о ней.
Страница из манги Сюнгику Утиды «Подружка Минами-куна»
В конце 1980-х, когда возникло это произведение и феномен отаку еще не привлек к себе всеобщего внимания, многие читатели со слезами благодарности молили автора о продолжении, сокрушаясь, что история закончилась так быстро. Образ отаку с миниатюрной красавицей в руках демонстрирует то состояние изоляции от внешнего мира, в котором находится подросток; здесь ухвачен особый тип удовольствия и фантазии, который может вызвать отвращение. Своеобразная яркость, присущая изобразительной манере Утиды, особенно заметна в том, как она показывает психологическую смуту молодого человека, связанную с его эротическими фантазиями, а также в том, как она изображает его либидо, временами приобретающее разрушительный характер, с чем герой не может справиться. Однако его мысленный образ, будучи явлением поколенческим, по своему характеру не имеет возрастных ограничений. В различных эпизодах повествуется о самых разных ощущениях каваии, которые испытывает тот, перед кем находится нечто миниатюрное. Но Утида на этом не останавливается. Она бессознательно взывает к обычным, простым людям, привязанным к мелочам и испытывающим к ним жалость, но также обращает острый взгляд на отношение политического господства.