Книга Крестный путь Петра Столыпина - Виктор Воронин

А вот что сам Шипов вспоминал о предистории переговоров со Столыпиным, которые в случае успеха могли бы изменить дальнейшую историю России: «Всё более и более обостряющиеся отношения между правительством и Государственной думой и вызывающее положение, занимаемое последней, говорил H. Н. Львов, приводят П. А. Столыпина к убеждению в необходимости роспуска Думы. Но, приходя к такому заключению, П. А. Столыпин оценивает всё значение этого опасного шага и признаёт, что он не может быть сделан настоящим правительством с И. Л. Горемыкиным во главе, не пользующимся надлежащим авторитетом, и полагает, что роспуск Думы должен быть произведён обновлённым правительством, имеющим во главе общественного деятеля, пользующегося доверием в широких кругах общества, и таковым лицом П. А. считает меня. Государь одобряет предположения П. А. Столыпина и поручил ему со мной переговорить».

Как видим, Шипов определённо утверждает, что Столыпин перед началом переговоров был уже убеждён, что Государственная дума должна быть распущена. Да, несомненно, глава МВД считал такой вариант событий наиболее желательным. Но представляется всё же, что именно провал переговоров о создании коалиционного правительства заставил его окончательно прийти к этому убеждению. Министр более не сомневался, что это единственная возможность избежать дальнейших потрясений, и отстаивает данную позицию в правительстве и перед колеблющимся императором. Мы об этом можем говорить уверенно – в отличие от суждения Львова (не обладавшего всей полнотой информации о раскладе сил в Совете министров), есть свидетельство Извольского о позиции, занятой Столыпиным на заседании правительства во время обсуждения вопроса об отношениях с парламентом: «Как можно было ожидать, Дума с самого начала не только приняла враждебную позицию по отношению к правительству, но и ясно показала стремление расширить права, дарованные манифестом 1905 года.

Впервые это обнаружилось в проекте ответа на тронную речь, составленном в комиссии из тридцати трех членов Думы, целиком принадлежащих к оппозиции.

Этот ответ включал в себя все пункты программы кадетской партии с требованиями уничтожения Государственного совета, установления ответственности министров перед Думой, всеобщего голосования, отмены исключительных законов, права собраний, свободы печати, полной свободы совести, отмены сословных привилегий и т. д. Аграрный вопрос разрешался очень радикально, путём передачи крестьянам всех кабинетских и монастырских земель, а также путем принудительной экспроприации части земель, принадлежащих частным собственникам.

В дальнейшем намечались принципы полной амнистии по политическим и религиозным преступлениям.

Обсуждение проекта ответа заняло неделю и закончилось особенно бурным ночным заседанием, в котором лучшие ораторы кадетской партии – Петрункевич и Родичев (Фёдор Измайлович Родичев – депутат I Думы, член ЦК ПНС) – произнесли пламенные речи, упрекая правительство за жестокое подавление революционного движения и требуя немедленного освобождения арестованных в связи с последними событиями.

Ответ на тронную речь был единодушно принят присутствовавшими в заседании членами Думы, а небольшая группа октябристов и консерваторов покинула зал, не осмеливаясь голосовать против.

Принятие этого ответа, несомненно, знаменовало собой стремление Думы присвоить себе права Учредительного собрания и принудить власть пересмотреть манифест 1905 года самым радикальным образом.

Это вызвало чрезвычайное раздражение в правительственных кругах и сопровождалось спорами между представителями народа и монархической власти о способе, которым ответ должен быть представлен императору. Он отказался принять депутацию, выбранную для этой цели Думой, и известил председателя, что может принять адрес не иначе, как только через министра императорского двора. Депутаты сочли это оскорбительным для себя, так как они употребили величайшие усилия, чтобы облечь свои требования в наиболее корректные и даже проникнутые духом лояльности к личности государя формы. Благодаря благоразумному воздействию на Думу со стороны некоторых кадетских лидеров она не настаивала на своей точке зрения. Указывая, что она не будет спорить о форме передачи адреса императору, и отмечая, что предложенный способ передачи одинаков и для Государственного совета, Дума решила отнестись к этому как к простой формальности, требуемой императорским двором.

Но вскоре антагонизм между Думой и правительством снова обнаружился весьма резко, когда в первый раз на трибуне появился Горемыкин, чтобы в ответ на адрес огласить декларацию министерства, которая объявляла абсолютное non possumus (переводится с латыни «мы не можем» – из «Деяний апостольских» (4, 20). Выражение, применённое папой Климентом VII для ответа на требование короля Англии Генриха VIII развести его с супругой Екатериной. Применяется иносказательно в качестве формулы категорического отказа. – Авт.).

Министерская декларация явилась предметом длительных прений в Совете Министров; со своей стороны, я не только горячо протестовал против содержания декларации, но выражал сомнение в праве дачи ответа Думе со стороны правительства. Ссылаясь на практику других парламентов, я пытался убедить моих коллег, что кабинет как таковой не призван вмешиваться в диалог между государем и народным представительством и что единственным последствием подобного вмешательства явилось бы провоцирование конфликта с Думой, весьма опасного и бесплодного в данный момент. Я указывал далее, что было бы хорошо представить на рассмотрение Думы возможно большее количество законопроектов, что создало бы деловые дебаты и устранило бы все покушения со стороны депутатов на расширение прав Думы.

Мои указания, которые были поддержаны только одним Столыпиным (это ещё раз подтверждает то, что министр внутренних дел до самого последнего момента пытался избежать эскалации конфликта с Государственной думой. – Авт.), не встретили сочувствия со стороны других коллег, и 26 мая Горемыкин в сопровождении всех членов кабинета с большой помпой отправился в Думу для чтения своей декларации».

Добавим следующее – имевший исчерпывающую информацию о позиции всех членов правительства министр иностранных дел считал, что именно Столыпин был одним из немногих членов правительства, пользовавшихся симпатиями думцев, и таким образом представляется крайне маловероятной его заведомая нацеленность на роспуск I Думы. По мнению Извольского: «Последствия этого не замедлили сказаться. Ввиду презрительной позиции, занятой правительством по отношению к Думе, и за отсутствием материала для практической работы Дума повела политику всевозможных запросов министрам по разнообразным поводам. Таких запросов было более трёхсот, и каждый из них давал повод для ожесточённейших нападок на правительство, как, например, по вопросу о смертной казни, о провокационных действиях тайной полиции и в особенности об антиеврейских погромах, в организации которых обвинялось правительство. Только один Столыпин принимал вызов и импонировал Думе своим спокойным мужеством и искренностью своих ответов; другие министры или ничего не отвечали, или посылали своих помощников, которые еще больше раздражали депутатов. В некоторых случаях представители правительства покидали залы заседаний с величайшей поспешностью, сопровождаемые насмешками и оскорблениями со стороны депутатов… Только Столыпин и Коковцов старались придать серьёзный и достойный характер заседаниям, ясно и компетентно докладывая о делах своих ведомств, но они привлекали лишь поверхностное внимание своих коллег».