Книга Led Zeppelin. Когда титаны ступали по земле - Мик Уолл

Всем, кто знал их, было очевидно, что в жизнях Роберта Планта и Джона Бонэма началась совершенно новая глава. «Мы были одного поля ягоды, Боже, это поразительно! — рассказал мне Плант в 2005-ом. — Плюс, мы здорово играли. Играли с ребятами, которые были несколькими лигами выше, чем все, с кем мы играли до этого. Итак, мы были напряжены, натянуты и озадачены в музыкальном плане. Было много требований, которые в конце концов сблизили нас. Мы вместе возвращались домой с репетиций у Джимми в Пэнгборне на фургоне Ford Anglia матери Бонзо — и начали общаться как двое парней из «черной страны», которым было что обсудить. Честно говоря, в первый раз мы нашли что-то настолько значительное. В музыкальном плане это было поразительно. И все создавалось с учетом нашего собственного вклада, что делало это еще более поразительным. Ведь мы не собирались больше заменять кого-либо, то, что было The Yardbirds, стало Led Zeppelin в ту минуту, когда мы начали играть. Мы много разговаривали об этом и заложили основы близости, которая, возможно, базировалась на нашей наивности. Мы были крупными рыбами в маленьком пруду там, в «черной стране», и вдруг мы попали в ситуацию мирового масштаба, сидя вместе у станков и не понимая, какой инструмент выбрать».

Мак Пул вспоминал, как он столкнулся с Бонэмом примерно в то же время. «Он сказал мне: „Мы только что получили немного денег авансом от звукозаписывающей компании“. Я ответил: „Ловко вы“, — думая, что он расскажет, может, о сотне фунтов. Но речь была о нелепой сумме в две или три штуки. Я сказал: „Что?“ — держа в уме, что он тогда жил в муниципальной квартире в Дадли. Три штуки по тем временам — это как новый дом. Я чуть сквозь землю не провалился. Он ответил: „Да, наш менеджер заключил для нас эту потрясающую сделку“. Думаю, покупая всем выпивку, Джон был настолько же потрясен, насколько и я. Он раздавал напитки всем вокруг, словно это был пустяк, ведь в тот раз он впервые увидел настоящие деньги. Именно это заставило меня подумать, что они добьются своего. А как только он проиграл мне оригинальные демо-записи, я знал, что группа сделает это».

Все еще было впереди, но теперь, когда у тебя было немного бабла в заднем кармане, Реддич уже казался тебе бесконечно далеким. Это не значит, что ты смог бы забыть место, где родился — это жалкое подобие дома в городке Черной страны. Или дату — 31 мая 1948 года, Близнец, что бы это, черт возьми, не значило. Мама говорила, что ты должен был появиться на свет днем раньше, но подобно одному из тех занятных пассажей на ударных, которые ты любил исполнять, ты дождался самого последнего момента. Ты, как всегда, старался довести любого до предела, так что твоей маме пришлось промучиться в родах двадцать шесть часов, пока ты не соизволил появиться. Да и тебя это почти убило. Позже они сказали ей, что твое сердце неожиданно остановилось, после того как дежурный пьяница-доктор нетвердым шагом ушел домой. Но, как говорила мама, медсестра, к счастью, смогла вовремя оказать помощь. И позже сказала ей, что ребенок чудом остался жив. Впрочем, ты обычно смеялся, когда мама рассказывала об этом. Тебя забавляло представлять их всех там, стонущих и скулящих, ждущих, пока ты просунешь свою голову в дверь.

Реддич когда-то был известен своим производством иголок и вызывающим рвоту сыром Бечли. Но к тому моменту, когда ты появился, он просто стал еще одной частью Брама. Ну или почти — на расстоянии автобусного маршрута. Тебя назвали в честь отца, который был назван в честь своего отца — Джон Генри Бонэм. Твою маму звали Джоан, и ты был первенцем. Твой отец, а для друзей Джек, был плотником по профессии и управлял собственной строительной компанией J. H. Bonham & Son. У Джоан был магазинчик на углу, где она торговала всем, от хлеба и сладостей до виски и сигарет. Затем, когда тебе было три года, родился твой брат Майкл (Мик). Потом была еще сестра Дебби, но она появилась слишком поздно — тебе уже было четырнадцать, и ты пустился в разъезды.

Ребенком ты жил со всеми в маленьком доме в Хант Энд на окраине города. Вы с Миком все время играли во дворе. Иногда ты ходил на одну из строительных площадок, где работал твой отец, и тоже играл там. «Осторожнее, Джон! — призывал отец. — Ты убьешься, черт возьми, прыгая с этой стены». Тебе было все равно. Ты любил, когда все смотрели на тебя. Даже совсем малышом ты был в центре внимания, всегда шумный, лазающий и дерущийся, кричащий и разбивающий что-то. Постоянно падающий, в ушибах, но снова прыгающий наверх и делающий то же самое. Тебе нравилось колотить по вещам сильнее, еще сильнее, еще. Ты начал играть на ударных в пять лет. Конечно, не настоящих, не будь глупцом. Ты говорил, что «играл на контейнере из-под соли для ванны с проводами на дне и на круглой жестянке из-под кофе с прикрепленной к ней ненатянутой проволокой, чтобы достичь эффекта малого барабана. К тому же рядом всегда были мамины горшки и кастрюли».

Бедная мама. Ее руки были заняты тобой. А когда появился Мик, то начался полный хаос. Впрочем, она как-то справлялась. Люди тогда вообще справлялись. И уж твои мама с папой в любом случае. Они никогда не бедствовали. В промежутке между строительным бизнесом и магазином они делали все правильно. Одна из первых семей на улице, у кого появились собственная машина и телефон, а ты, как и полагается, набивал себе карманы конфетами из магазина. Впрочем, ты был шокирован, когда они решили послать тебя и Мика в «Уилтон-хаус» — местную аристократическую школу. Родителям приходилось платить, чтобы их дети попали туда, и там было предостаточно снобов. Не вы с Миком, а все остальные. Ты знал, что мама с папой хотели для тебя самого лучшего, но ты ненавидел это место. Учителя, конечно, были в большинстве своем ничего. Но, боже правый, эта униформа! Вы с Миком неплохо смотрелись вдвоем, когда каждое утро выходили из дома в своих полосатых коричнево-бело-синих блейзерах и кепках. Но, так как вы были вдвоем, все было не так плохо. Однако вам нужно было проходить мимо «Сент-Стивен», куда шли все остальные ребята, жившие рядом. Эти ублюдки неизменно кричали тебе вслед: «Ну что, одел пижаму?» Мик смотрел прямо перед собой и старался игнорировать их, но ты был сыт этим по горло. «Ну-ка иди сюда, — говорил ты, — сейчас разберемся!» И ты бежал за ними, чтобы их проучить. «Их бывало человек десять! — вспоминал потом Мик. — То ли он не умел считать, то ли плохо видел, но каждый раз нам доставалось».

И что? Тебе было все равно. К чертям их, если они не могут перенести шутку, — вот, что ты обычно говорил. Пусть они крутые парни для вашего возраста, но вы с Миком неизменно ввязывались в драку. «Мы с Джоном были очень похожи, — вспоминал Мик. — Кому-то было достаточно лишь посмотреть на нас или сказать что-то не то, и мы сразу хотели драться против всего мира». Иногда вы даже дрались друг с другом, просто ради озорства. Ты вырвал страницу из ежегодника Мика, а он в ответ раздавил твои часы, вот свинья! Тогда ты действительно рассердился и разбил его простенькие часы, а он даже швырнул в тебя разделочный нож! Мама зашла и увидела, что нож торчит из двери и впала в беспредельное бешенство! Так что она позвала папу, чтобы тот дал вам обоим по заслугам, но он был таким мягким человеком, что, когда дело доходило до чего-то такого, он в итоге не делал ничего. Поэтому он просто кричал и угрожал, что отдубасит вас. Но никогда и этого не делал. Не по-настоящему. Хороший папа, крутой парень. Однажды он купил фургон и каждое лето на каникулы возил вас всех на побережье. А затем купил лодку и брал вас с Миком на канал рыбачить. Он был чертовски хорошим малым, твой отец. С руками, как лопаты.