Книга Одно идеальное лето - Пейдж Тун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет!
– Тогда это сделаю я. – Он сворачивает с обочины.
– Джо, прекрати! – визжу я.
Он резко, со скрипом поворачивает к дому.
– Подожди! – кричу я. Но нет. Он резко тормозит возле дома, и меня болезненно выбрасывает вперед. Он выскакивает из машины прежде, чем я успеваю прий-ти в себя.
– Нет!
Я не хочу, чтобы он рассказывал родителям. Его желание осуществится. Они увезут меня. Увезут как можно дальше от его семьи – и его самого.
Я бегу за ним, но он уже стучится в дверь.
– Пожалуйста! – прошу я.
Он распахивает дверь и врывается внутрь.
– Что? Что случилось?
Когда я добегаю, мама как раз заходит на кухню с этими вопросами.
– Где Элис? – спрашивает папа, идущий следом.
– Я здесь! – кричу я. – Джо, ПРЕКРАТИ!
– Вы должны увезти ее, – настаивает он. – Как можно дальше отсюда!
– Почему? – спрашивает папа.
– Из-за брата. Он напал на нее. – Мама ахает. – Все обошлось. Но в следующий раз будет хуже. – Джо смотрит на меня взглядом, полным боли и сожаления. – Он серийный насильник.
У меня падает челюсть. Он говорил, что его брат ограбил банк.
– Прости, – шепчет он мне.
– Я звоню в полицию! – взрывается папа.
– ПРОШУ! – кричит Джо. – Прошу, – умоляет он. – Просто уезжайте. Подальше отсюда. Как можно дальше. Он найдет вас. Найдет Элис. Он не забудет. Если вы обратитесь в полицию, он не забудет, даже если его снова посадят на много лет. ПРОШУ! – снова умоляет он.
Папа сомневается, потом поворачивается к маме.
– Мэри, собирайся, – твердо говорит он ей, потом мне: – Иди, собирай вещи.
– Нет…
– ЭЛИС! – кричит он. – Собирай вещи.
– Иди, – подгоняет меня Джо, кивая на лестницу, – Иди.
– Пойдем со мной наверх.
– Я подожду здесь, – говорит он.
Я смотрю на папу, зная, что он собирался возразить моей просьбе. Он смотрит на Джо тяжелым взглядом, потом переключается на меня.
– Давай быстрее, – говорит он. Я замечаю, что его сумка уже стоит возле двери. Он собирался уезжать в Лондон.
– Подожди. – Мне вдруг приходит в голову мысль, и меня наполняет надежда. – Сегодня вечером мы поедем в Лондон. Можешь поехать с нами.
– Иди, собирай вещи, – угрюмо говорит он.
– Но правда, ты можешь! Правда, папа? Мы можем его подвезти?
Папа не отвечает.
– ПАПА! – кричу я.
– Иди собирайся! – орет он.
Я смотрю на Джо.
– Я подожду здесь, – говорит он мне.
Я настороженно смотрю на него.
– Иди, – снова подгоняет он.
Я делаю несколько шагов к лестнице, останавливаюсь и смотрю на него. Он улыбается тихой улыбкой. В глазах грусть: они сияют, но не искрятся.
Когда я возвращаюсь вниз, его уже нет.
Я сижу в своей комнате в Найтингейл-Холле и смотрю в окно. Там виднеются верхушки деревьев, шпили церквей и крыша музея Фицуильяма. Я часто сижу здесь и просто смотрю. Я посещаю большинство лекций – те, на которые могу пойти, – и работаю достаточно, чтобы продолжать учебу. Все остальное время я провожу здесь. Глядя в окно. Гадая. Мечтая. И пытаясь прочитать огромное, несметное множество книг, необходимых для программы по английской литературе.
Когда я только приехала, некоторые студенты преисполнились благими намерениями вытащить меня из комнаты в паб. Сначала они частенько приглашали присоединиться к ним на вечерних гуляньях. Они думали, у меня есть оболочка, которую нужно сломать, и не понимали, что сломана я сама, а оболочка здесь ни при чем.
Теперь они оставили меня в покое. Девушка, которая держится сама по себе. Застенчивая девушка.
Надо отдать им должное – они пытались. Но откуда им было знать? Я не была застенчивой. У меня было разбитое сердце. У меня по-прежнему разбитое сердце. Это мое постоянное состояние.
Терпеть не могу, когда в гости приезжают родители, но, к счастью, они бывают здесь нечасто. Приходится делать вид, что я в порядке, иначе они будут беспокоиться. Когда они звонят – то же самое. Я перестала заряжать свой мобильный, он лежит в тумбочке у кровати с пустой батарейкой. Постоянно притворяться – невыносимо.
Здесь меня хотя бы никто не знает. Никто не знает, какой я была. До Джо. До любви. До потери.
Сначала комната стала моим убежищем. Но со временем она начала напоминать тюрьму. Зима выдалась ужасно холодная, но сегодня светит солнце. Что-то внутри меня оживает. Я не испытывала этого так долго, что не сразу могу узнать. Может, это… Счастье? Нет. Надежда? Возможно.
Мне вдруг хочется выйти на улицу, я вскакиваю, хватаю сумку и выхожу за дверь, пока меня не охватил очередной приступ тоски. Я бегу вниз по четырем пролетам лестницы, опустив голову, чтобы не пришлось ни с кем разговаривать, и выхожу на яркий солнечный свет. Позитивное чувство внутри меня усиливается, и мне отчаянно не хочется отпускать его. Я быстро иду на центральную улицу. Пальцы непроизвольно сжимаются, ногти врезаются в ладонь, и я вздрагиваю. Я сгибаю руки и пытаюсь заставить себя этого не делать. Боль стала мне привычной, но сегодня мне ее не хочется.
Музей Фицуильяма прямо передо мной, два каменных стража-льва охраняют неоклассическое здание с рядом коринфских колонн. Я поворачиваю налево, прочь из центра города. Потом поворачиваю направо на Фен-Козуэй, но движение слишком оживленное, поэтому я схожу с тротуара и осторожно залезаю через изгородь в болотистый парк у реки. Выбрав земляную тропинку вместо асфальтовой, наслаждаюсь ее упругой мягкостью. Она напоминает о прогулках по скалам возле Танцующего Рифа, и я словно возвращаюсь туда с Джо.
Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я люблю тебя…
Я останавливаюсь, меня охватывает приступ боли. Закрываю глаза и пытаюсь изгнать память о нем.
Оказывается, инстинкты не подвели меня. Я знала, что он причинит мне боль. Не знала только, как именно.
В тот день, когда я спустилась вниз и не нашла его, я вылетела из дома и побежала по дороге. Я надеялась, что он ждет на автобусной остановке, но его нигде не было. Я в панике вернулась домой и схватила ключи от маминой машины, но папа преградил мне путь. Я кричала, чтобы отошел, но тщетно. В машину залезла мама и попыталась меня успокоить. Я умоляла ее отпустить меня на станцию, но она пыталась убедить меня, что к этому времени Джо может быть где угодно. Всю дорогу домой я рыдала. Я все еще не могу говорить с папой о Джо. Я знаю, что он пытался защитить меня, но не думаю, что хоть когда-нибудь смогу его простить.