Книга Код операции - "Тарантелла". Из рассекреченного архива внешней разведки России - Лев Соцков

Новый связник Богомольца Поповских покинул свою парижскую квартиру на улице Анри Монье и поспешил на вечерний поезд, отправлявшийся в Берлин. Там его встретил помощник Богомольца, которого звали Иваном Ивановичем и еще Бароном. Это был также агент ИНО «Флейта». Вдвоем они выехали в Варшаву.

Связника поселили в отеле «Континенталь», где он встретился с сотрудником Богомольца, специализировавшимся на переброске людей через границу. Несколько дней спустя Поповских, одетый на советский манер, выехал поездом на станцию Столбцы. Здесь, как ему и было указано, он нанял крестьянскую подводу и поехал в деревню Колосово. При въезде в село их остановил солдат польской пограничной стражи и повел седока на пограничный пост. Там связник пробыл двое суток, изучая карту местности и осматривая саму местность. Его снабдили белорусским паспортом и справкой, что он командируется в колхоз недалеко от границы. Ночью два солдата проводили связника к проволочному заграждению, он перевалился через него и двинулся по направлению к деревне Мезиновка, оставляя в стороне Кайданово и другие населенные пункты, а затем повернул на Минск. Туда он прибыл поздно вечером того же дня, пробыв в пути около суток. Потом благополучно сел в поезд Минск — Москва.

Не следовало удивляться, что опытный в такого рода делах Поповских, как и надеялся его шеф, все сделал профессионально. Встреча с Вишневским состоялась точно напротив дома номер 8 по Малой Дмитровке, пароль и отзыв никто не перепугал, сверток был в порядке. Границу на обратном пути связник преодолел тоже без происшествий.

Увесистая пачка — более полутысячи страниц — была вывезена таким образом из СССР и доставлена в Варшаву. Богомолец связался с Гибсоном и доложил об успешном завершении операции. Сказал, что пока лишь бегло просмотрел привезенные документы, на которых стоит гриф «секретно» и «для служебного пользования». Судя по штампам, они исходят из ВСНХ, Госплана СССР, Наркомата просвещения и других советских государственных учреждений. Ему было приказано отправить все документы с диппочтой английского посольства на оценку и экспертизу в Лондон.

Даже беглое ознакомление с документами убедило Богомольца в том, что его ожидания в полной мере не оправдались. Сам факт, что из-под носа ОГПУ «утащили» уйму секретных бумаг, его как профессионала не мог не радовать. Но хотелось бы, чтобы эти самые бумаги были соответственно оценены СИС, а это — теперь уже ясно — становилось проблематичным.

Все несколько сотен листов с грифом «секретно» содержали статистические данные пятилетки по состоянию на 1 января 1931 года, то есть были почти двухлетней давности. И зачем было наркому держать их в своей секретной папке! Конечно, поскольку англичане все время требуют цифр, таблиц, статистики, то, как они и хотели, он их предоставляет. Но ведь наверняка скажут, что документы старые, да он и сам это понимает. Столько сил положено на операцию, а результат в конечном счете может оказаться мизерным. Ну да ладно. Раньше времени себя казнить не следует: может быть, аналитики СИС что-нибудь используют для доклада британскому кабинету. Ведь и руководству службы надо показывать свою работу.

Его больше волновал другой вопрос. Где же стенограммы совещаний РВС, о которых говорил Малоштан? Их нет. Ни одной. Или этот прохвост и болтун набивал себе цену, или со страху не разобрал, что он стащил из секретной части. Теперь Богомолец припоминает, что он всегда как-то неопределенно говорил о содержании папки наркома. Может быть и такое: его благоверная решила оставить кое-что себе, чтобы потом попытаться удрать куда-нибудь в Речь Посполитую или ту же Финляндию. Ведь перспектива воссоединения с мужем каким-либо законным путем по меньшей мере сомнительна, если не сказать, зная советские порядки, безнадежна.

Думать о самом худшем Богомольцу не хотелось. Ну не может же в самом деле ОГПУ завербовать отца, жену, перевербовать Вишневского, связника и еще бог знает кого!

Документов терпеливо ждал и Беседовский. Ему, стоявшему у истоков предприятия, хотелось на нем хотя бы что-то заработать. Он несколько раз писал Богомольцу и спрашивал, нет ли известий из Лондона. Тот извинялся за задержку и просил подождать. В конце концов волноваться стали все причастные к делу: Богомолец, Лаго, Беседовский. Гибсон, вероятно, тоже, но он, используя свои каналы, уже наверняка навел справки в штаб-квартире, а посему просто хотел уйти в тень, представив все как достаточно ординарную для него операцию.

А/243 обратился к своему начальству в Москве с вопросом, действительно ли в портфеле были стенограммы РВС или они были изъяты. Ему не ответили. Все и так было предельно ясно.

Наконец из Лондона пришел ответ, суть которого сводилась к следующему: «сами документы хорошие, но устарели и по этой причине не могут быть использованы в информационных целях». Тем не менее часть из них штаб-квартира пожелала оставить у себя в оригиналах.

Беседовский, потеряв надежду сорвать куш, был согласен и на скромное вознаграждение. Он посчитал, что Богомолец должен заплатить за ознакомление со всеми документами (если нужно, сфотографировать их, но это его дело) и отдельно — более высокую цену за те, что останутся в СИС. Богомолец ответил, что это не тот случай, когда надо торговаться, сказав, что деньги переведет. Мало-штан тоже требовал своей доли, тем более что это ему было обещано. Кроме того, просил переслать ему фотографии жены, которые связник должен был привезти вместе с бумагами. Тут уж Богомолец не удержался от крепких выражений в том смысле, что если бы такое «добро» у него было, то он его сразу же отослал бы по назначению. Ответил же через Беседовского так: «Скажите Малошта-ну, что никаких стенограмм РВС не было, просто он брехун и трепач. Никаких протоколов тоже нет, а есть набор контрольных цифр, а он трепался, что документы нужны ему, чтобы беспроблемно продолжить свое образование».

Со связником тоже все пошло не так, как предполагалось. Тот стал проситься в Париж, где его ждала подруга. Это на самом деле было так, но даже эта житейская деталь вызывала у Богомольца раздражение.

Интересует оппозиция вождю

Связник привез малоприятное письмо от Вишневского. Оно было адресовано Лаго, но по большому счету — Богомольцу. Он стал еще раз медленно его перечитывать:

«Дорогой Борис Федорович!

Пришедшему я передал все, что в свое время получил. Я очень неприятно поражен тем, что Вы тянули с получением у меня этих документов так долго. Согласитесь, что хранить их столько времени более чем рискованно. При такой связи и таких темпах далеко не уедешь. Вы рекомендуете мне писать тайнописью целые послания почтой. Я на это согласиться не могу. Может быть, лучше бросить всю эту затею? Судите сами. То Вы заставляете меня сидеть на вулкане, затем присылаете человека, с которым нельзя ни о чем говорить, и хотите, чтобы я посылал Вам информацию по почте. Для меня совершенно ясно, что цензура рано или поздно ее обнаружит. Подумайте над присылкой Вашего вполне доверенного лица, с которым можно было бы говорить обо всем, или же приезжайте сами.

Последних московских событий не описываю, потому что это уже не ново. Знаете ли Вы, что на Лубянке сидят человек 50? Источником всего дела является Рыков, который явился в ЦКК после того, как у него были Зиновьев и Каменев».