Книга Суворов - Вячеслав Лопатин

Судя по письмам Александра Васильевича, настроение у него хорошее. Он готовится к церковному примирению с женой, оправдывает проступок «Варюты» ее молодостью и неопытностью. «Сжальтесь над бедною Варварою Ивановною, которая мне дороже жизни моей», — пишет он 12 марта 1780 года Турчанинову.

Примирение состоялось на Страстной неделе, между 11 и 18 апреля 1780 года в церкви села Началова. «Суворов пошел в простом солдатском мундире и супруга его в самом простом также платье», — говорится в так называемой Астраханской летописи, которая была составлена по прошествии многих лет, поскольку Суворов именуется в ней графом, хотя этот титул он получил лишь в конце 1789 года. Этим объясняется и ошибка составителей, отнесших примирение к декабрю 1783-го, когда Александр Васильевич давно покинул Астрахань. Но сам рассказ заслуживает доверия: «Граф и Графиня позади диаконовского амвона и все приближенные, как мужеский, так и женский пол, стояли на коленях, обливаясь слезами… Граф встает и идет в алтарь к престолу, полагает три земных поклона, став на коленях, воздевает руки. Встав, прикладывается к престолу, упадает к протоиерею в ноги и говорит: "Прости меня с моею женою, разреши от томительства моей совести". Протоиерей (Василий Панфилов) выводит его из царских врат, ставит на прежнем месте на колена, жену Графа подымает с колен и ведет для прикладывания к местным образам, подводит к Графу, которая кланяется ему в ноги, также и Граф. Протопоп читает разрешительную молитву, и тот час начинается литургия, во время которой оба причастились Святых Тайн».

«Разрешением архипасторским обновил я брак, — поделился Суворов радостью со старым другом Иваном Алексеевичем Набоковым в письме, помеченном 3 мая 1780 года, — и супруга моя Варвара Ивановна свидетельствует Вам ее почтение. Но скверный клятвопреступник да будет казнен по строгости духовных и светских законов для потомственного примера и страшного образца, как бы я в моей душе ему то наказание ни умерял, чему разве, по знатном времени, полное раскаяние нечто пособить может».

На время Александр Васильевич обретает душевное равновесие. Но вскоре новые обстоятельства тревожат его: задуманная экспедиция откладывается. Причина была экстраординарная. Еще 22 января 1780 года, когда Суворов только собирался отбыть из Москвы в Астрахань, русский посол в Вене князь Дмитрий Михайлович Голицын сообщил государыне о приватном визите к нему императора Иосифа. Незаживающей раной для австрийцев была потеря Силезии, вероломно захваченной Фридрихом Прусским. Вот уже несколько лет Иосиф правил Австрией совместно с матерью, императрицей Марией Терезией, и, наконец, решился восстановить союз, разорванный Петром III. Император сообщил послу, что собирается весной наведаться в Галицию и готов заехать в Россию, чтобы повидаться с императрицей. Ответ последовал незамедлительно — 4 февраля Екатерина писала князю Голицыну, что в мае будет в Могилеве.

Свидание состоялось 24 мая. Заранее прибывший в Могилев Потемкин представил императрице «графа Фалькенштейна» (под этим именем путешествовал австрийский император). Переговоры продолжились в Царском Селе и Петербурге. 8 июля Иосиф покинул гостеприимную Северную Пальмиру. Дипломатический мир был взбудоражен: дело шло к заключению русско-австрийского союза.

«Я не ручаюсь за то, что будет завтра, — доносил в Лондон из Петербурга английский посланник Джеймс Гаррис. — Прусская партия здесь многочисленна, ловка, изощрилась в интригах и до того привыкла властвовать, что ее значение нелегко поколебать». «Прусской партии» покровительствовал глава Коллегии иностранных дел граф Н.И. Панин. Тем не менее Екатерине и Потемкину удалось добиться заветной цели — 18 мая 1781 года союзный русско-австрийский договор был заключен. В секретных статьях Австрия обязалась вступить в войну в случае нападения на Россию Турции, за это Россия должна была выставить войска против Пруссии, если бы последняя стала угрожать союзнице.

Договор развязывал руки для реализации планов России в Северном Причерноморье. Вместо запутанной политики на Западе (как правило, в интересах Пруссии) начался решительный поворот на Юг. Момент был выбран точно. Франция схватилась с Англией, выступив на стороне ее восставших североамериканских колоний. Испанцы пытались выбить англичан из Гибралтара — важнейшего стратегического пункта на торговых путях Европы с Азией. Голландцы стремились восстановить свои торговые позиции в Индии, где их теснили англичане. Провозгласив «политику вооруженного нейтралитета», Российская империя оказала существенную поддержку новому государству — Североамериканским Соединенным Штатам. Сама Россия приступила к завершению великой исторической задачи утверждения на берегах Черного моря. Закаспийская экспедиция утратила свою актуальность.

Александр Васильевич почувствовал эту перемену. Письма 1780—1781 годов Петру Ивановичу Турчанинову, статссекретарю императрицы по военным делам и близкому сотруднику Потемкина, можно назвать астраханским дневником Суворова. Они красноречиво передают его переживания:

«…Жарам и комарам чуть за месяц. Я чищу желудок миллефолиумом (тысячелистником. — В.Л.). Варюта моя подобно тому по-своему недомогает… Вашей и моей Наталье Александровне мир и благословение… Жду Ваших уведомлениев, как манну с небеси…

Мать ее (жены. — В. Л.) Княгиня Марья Михайловна скончалась 17 июня. Всемогущий Бог да примет ее в лоно Авраамле! Я ей положил сие таить до крайности. Где наш злочестивый …!

Портрет мой готов. [Полковник] Пиери сказывает, что он походит на Логина Ивановича Миллера (их общего астраханского знакомого. — В. Л.). Для того нижайше прошу, по доставлении к Вам, приказать на нем мое имя подписать…

Как я в зеркало не гляжусь, то и картины моей не видал, следующей при сем…»

«…Спросите вы, Милостивый Государь мой, чем я в бездействе упражняюсь? В грусти из моей кибитки исхожу на полеванье (охоту. — В. Л.), но к уединению: отвес меня тревожит. Сей, сходный на Нат[альи] Ал[ександровны] нрав, мрачится. Остатки волос седеют и с главы спадают. Читаю "Отче наш"…

Необходимо надлежало бы мне знать термин начала экспедиции… Сия есть не вредная делу откровенность, мне же весьма полезная. Отдаю протчее верховной власти…

По Оренбургскому] корпусу и Каз[анской] дивизии частыми моими предуведомлениями не прискучьте: ведомо, изтекают они от моего естественного чистого сердца, с коим я к Вам непоколебим.

Общая наша дочка была вчера именинница. Варюта проплакала…

Коли мой портрет толь неудачен, пусть Ваш удачнее будет, — иного посредства нет — Вам лутче щастье будет, и оспорите Варюту, которой кажетца, что она больше на Нат[алью[Ал[ександровну] походит».

Турчанинов передал Суворову просьбу императрицы прислать его портрет, обещая в ответ прислать портрет Наташи (примечательно, что Александр Васильевич почтительно именует маленькую дочку Натальей Александровной, а супругу — Варютой). Астраханский иконописец (Суворов называет его ризомарателем) выполнил заказ. Этот портрет сохранился. «Написан он очень сухо, живопись его жесткая, невысокого качества, — отмечает Андрей Валентинович Помарнацкий, выпустивший в 1963 году в издательстве Государственного Эрмитажа замечательную работу «Портреты Суворова». — Хорошо переданы такие характерные черты наружности полководца, как высоко приподнятые брови и тяжелые веки… Художник попытался изобразить на лице Суворова сардоническую улыбку, но… улыбка получилась застывшей деревянной… Яркая и своеобразная индивидуальность полководца совершенно не передана на этом портрете — Суворов на нем, действительно, похож на аккуратного немца-лекаря…»