Книга Юби: роман - Наум Ним

Вот там, когда Йеф, покачиваясь, курил на крыльце директорского дома, Недомерок и подкатил к нему со своим сочувствием – мол, не опасаетесь ли?

«Да какое там сочувствие! Это они по своим методикам тыкают постоянно – напоминают, чтобы не расслаблялся, чтобы знал, что гончие спущены… Сегодня – сочувствием, завтра – угрозами, потом – дружеским советом… Такие у них психологические опыты, чтобы было о чем в отчетах писать… Психологи-топтуны с маузерами набекрень».

– А стоило бы задуматься, Лев Ильич, – по-своему оценил молчание Йефа Недомерок и несколько вдохновился действенностью своих психологических приемов. – Стоило бы… Не мальчик уже – жена, ребенок, а вы все, извините, выпендриваетесь… Небось по вашему поводу демонстрации в Лондоне устраивать не будут – в защиту, так сказать.

– Не будут в Лондоне – устроят в Париже, – доверительно чуть ли не на ухо прошептал Йеф обалдевшему Недомерку…

* * *

Трудно сказать, продолжал бы он так же лихо дразнить гусей («гусарить», по выражению Надежды Сергеевны), если бы не вдохновляющее внимание друзей, знакомых да и просто окружавших и сочувствующих, тем более женщин. Ведь не надо обладать какими-то особыми способностями для понимания того, что именно эти внимание и расположение подпитывают его склонность к «гусарству», а оно все в большую скорость раскручивает воронку, утягивающую его из жизни.

Назад не отыграть – об этом не может быть и речи. Но замедлить вращение этой страшной воронки в его силах? Да пусть и не замедлить, но хотя бы не подкручивать самому?..

Как определить оптимальную стратегию жизни – чтобы и по совести, и по убеждениям, и на свободе? Проще всего (а может, и правильнее?) было бы успокоиться на мысли, что влиять на действия своих гебешных противников мы не в силах, а потому в нашей власти следить только за тем, чтобы по совести и по убеждениям, а продолжительность времени на свободе определяем не мы, и нечего по этому поводу беспокоиться. Но в такой позиции есть какое-то лукавство. Ведь понятно же, что если специально дразнить гусей, то время тюрьмы сильно приблизится и приблизится именно твоими действиями. Или нет?

Самой распространенной все-таки была железная позиция, призывающая ни во что с гебешными уродами не играть и поэтому даже и не пытаться влиять на их действия. Но вот Йеф, взжик и – слинял из Москвы, когда уже все вокруг сцепилось в непременный арест. И по уму слинял – в другую республику, с работой, с пропиской, то есть на постоянное жительство. А это значит, что дело его на какое-то время зависнет, потому что белорусские чекисты начнут его оперативную разработку наново. Такая система: московские коллеги отнюдь не побегут передавать свои находки собратьям по оружию – не для того работали. Справку с общей характеристикой пришлют, а все оперативные наработки будут хранить у себя. Ну а белорусские орлы невидимых фронтов, ясное дело, не предполагают, что коллеги из Москвы будут шуровать по их территории и продолжать свои оперативные изыскания. Да и никто такого не позволит. Территориальная компетенция-с-c-c…

В общем, очевидная передышка, и при том рукотворная, придуманная своими силами в противовес гебешным планам. Значит, все-таки можно влиять на их планы? Или нельзя?

Главные Йефовы споры по этому поводу были с женой. Его Надька считала, что он может (и должен) вести себя более благоразумно. Теоретически Лев соглашался, что это правильно, но на практике они по-разному представляли уровень необходимого ему благоразумия.

– Ну почему нельзя было сказать им, чего они хотели? – кричала сквозь слезы Надежда, когда ему влепили двойку на госэкзамене по научному коммунизму.

– Я правду говорил. – Левка не знал, как успокоить жену.

– И чего ты добился своей правдой? Любой дебил будет про тебя думать, что ты дубина и даже сраный научный коммунизм не смог сдать…

– И пусть себе думает.

– Да пойми же ты! – Надька как-то вдруг успокоилась. Наверное, от полной невозможности достучаться до мужа – хоть изойди слезами. – Ну услышали тебя и твою правду пять пердунов.

– Три, – засмеялся Лев.

– А с дипломом у тебя появилась бы возможность лучше устроиться в жизни и найти, в конце концов, более многочисленную аудиторию.

– Пердунов?

– Не важно кого. Более представительную. На которую имело бы смысл влиять правдой твоей и фактами всякими.

– А знаешь, Надька, если бы я был еще терпеливей и закончил аспирантуру, защитился, вступил в партию, продвинулся на серьезные посты, то однажды вышел бы на трибуну перед каким-нибудь очередным съездом и жахнул бы там всю правду и все факты – вот было бы влияние…

– Не понимаю, чего ты ерничаешь? Если бы такая фантастика была возможной – чего плохого-то?

– Да меня бы какая-то гнида там непременно спросила, а в какой жопе я сидел раньше со своими фактами и своей правдой? А еще верней, я бы к тому времени сам стал одним из этих пердунов, что за правду вкатывают неуд.

Они не могли договориться, потому что говорили о разном. Она о том, как жить, чтобы всегда всем вместе – втроем. А он о том, как развернется когда-то их жизнь: он со своей правдой – по этапу, а она с Данькой – неведомо куда.

Тогда в Москве эти разные векторы их жизни обозначились только теоретически, а сегодня утром при разговоре на шалашовой поляне, когда он сказал, что придется постараться и не искать поддержки родителей, не раскисать, а полностью отвечать за сына, – этими словами он как ножом отделил свое будущее от их жизни с Данькой.

Почуял беду, караулящую впритык за спиной? Может быть…

– Йеф-Ич! Йеф-Ич! – бежала за ним Люба Доброва, спеша сообщить что-то исключительно важное. – Йеф-Ич, вас директор искал… только что, – в два раза вытолкнула Люба, восстанавливая дыхание.

Несколько мгновений Лев Ильич выдирал себя из воспоминаний и раздумий по кускам.

Выдрал… Осмотрелся. Погожий денек. Просто исключительный денек. Йеф мудро решил, что еще не вечер (сам не понимая, как это точно).

«…Пора заступать на смену – шестиклашки бродят по школе безо всякого воспитательного пригляда. Сейчас уже не успеть забежать домой на завтрак с женой и сыном. Ничего, можно будет навестить их позже… Еще директор зачем-то искал…»

* * *

– Витя, что с тобой? – углядел Йеф Махана. – Кто тебя избил?

– Упал… Сам упал… Но я ему еще устрою…

– Погоди, – отпустил Йеф руку извивающегося Махана. – Кому ты устроишь?

– Кому надо…

– Идем к врачу, – потянул Йеф.

– Никакой врач не поможет, – продолжал бурчать Махан, не уточняя, кому не поможет врач – ему или тому, кому он что-то устроит. – Да не тяните меня, – закричал он Йефу. – Не пойду я к вашему врачу. Я у медсестры был. Само пройдет.

– Ну хорошо, – согласился Йеф, планируя зайти в медчасть и расспросить там про состояние Маханова. – Пожалуйста, созови всех наших на спортплощадку. Попробуем организовать что-либо исключительно полезное. Например, сходим на детское озеро и проверим, как там вода, – не пора ли открывать купальный сезон?