Книга Чехия. Биография Праги - Владо Риша

Но самые яркие мои воспоминания о школьных годах относятся не к одноклассникам, а скорее к моим учителям. Вот, например, наш преподаватель биологии и химии, имевший кличку Пижи. Как сейчас вижу этого невысокого, широкоплечего и на редкость злобного типа, который круглый год ходил в одном и том же пиджаке, порванном под мышками, и считался непримиримым, я бы сказал, даже воинствующим трезвенником, ибо Пижи был свято убежден: необходимо срочно принимать меры по искоренению пьянства. В день получки он всякий раз направлялся в ближайший винный магазин и на половину своей зарплаты закупал спиртное. Потом начиналось самое интересное: покинув магазин, Пижи одну за другой раскупоривал бутылки и выливал их содержимое в канаву. Прохожие с недоумением наблюдали за этим кощунством, а мы, мальчишки, ходившие в такой день за Пижи по пятам, от души развлекались. Хотя, признаться, вылитых зря напитков нам было очень жаль.

Другая история связана с русским языком. Надо заметить, что я всегда был заядлым читателем, а к писательству меня подвигла нехватка книг любимого жанра, которым, само собой, является научная фантастика. Раз читать было нечего, я стал писать сам, и со временем обнаружил, что издатели готовы напечатать мои истории, а поклонники фантастики с интересом их читают. Но в то время, о котором я сейчас веду речь, до этого было еще далеко. Увлекшись фантастикой, я вскоре выяснил, что в Чехословакии ее издают в очень скромном количестве, но зато в Праге есть магазин русской книги, где можно кое-что приобрести. Помните слова поэта: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин»? Однако нормальные люди Ленина не читали, они читали Ивана Ефремова и братьев Стругацких. Вот почему я стал усердно заниматься русским языком, а отнюдь не благодаря школе и нашей преподавательнице! Со временем я знал русский лучше нее и в глубине души испытывал настоящее торжество. Много позже, когда мне самому пришлось учительствовать, я на собственной шкуре прочувствовал, как противны и несносны ученики, полагающие, что они знают больше преподавателя. Такой вот бумеранг!

Когда дело дошло до выпускных экзаменов, я был спокоен, так как считался одним из лучших учеников в классе. В то время в обязательном порядке сдавали три предмета (чешский язык, русский язык, математику) и еще один по выбору. Я выбрал химию, поскольку собирался дальше учиться по этому профилю.

И все бы ничего, да вот только подвел меня длинный язык — не русский и не чешский, а мой собственный. В нашей школе на верхнем этаже был оборудован специальный лингафонный кабинет, где при помощи наушников, магнитофонов и других технических новинок, которыми ни учителя, ни ученики пользоваться не умели, можно было изучать иностранные языки. К тому же крыша в этом помещении протекала, и в дождь там набиралось на полу несколько сантиметров воды. На экзамене по русскому мне пришлось несладко: «русистка», как мы ее называли, всячески терзала меня, желая наказать за былую самонадеянность. Под конец она придумала такое задание — я должен был выступить в роли экскурсовода: провести по школе советского гостя-комсомольца и все ему показать. Я принялся старательно описывать нашу школу, один этаж за другим, давая подробные пояснения. Члены комиссии, слушавшие меня, одобрительно кивали, и только у «русистки» был кислый вид, словно она жует лимон. Так мы добрались до гордости школы — суперсовременного лингафонного кабинета, оснащенного магнитофонами и наушниками. И здесь черт дернул меня за язык: я назвал его «бассейном для изучения иностранных языков». «Русистка» рассвирепела, и дело кончилось плохо — по русскому я схлопотал тройку (кстати, единственную в аттестате). Меня примерно наказали за то, что я пытался сделать посмешищем экзамен и наше учебное заведение.

Распрощавшись с родимой школой, я перебрался на сотню метров севернее: поступил в институт, в Высшую химико-технологическую школу. Начались студенческие годы.

Как известно, Чехия — страна пива, и здесь на каждого жителя, включая стариков и младенцев, приходится в год сто шестьдесят литров этого напитка. Но я к пиву равнодушен — возможно, потому, что родился в Словакии, где популярны более крепкие напитки. Впрочем, с ними я тоже не особенно усердствую.

Я люблю спорт и до сих пор играю в баскетбол. И вот случилось так, что мои неприязнь к пиву и страсть к спорту соединились самым причудливым образом: мне, как спортсмену и человеку непьющему, доверили проводить состязания, где пиво было одной из главных составляющих. Наш институт находится в Дейвице, рядом с Градчанами, да и до Малой Страны и Старого Города оттуда тоже недалеко. Здесь, как выяснил Михаил Ахманов еще в первый свой визит, настоящее изобилие пивных и пивнушек. С учетом этого я проложил маршрут длиною примерно шесть километров, который начинался у здания института, затем вел по Кларову в Старый Город, а оттуда по Нерудовой улице к Граду и обратно в институт. Это состязание я назвал бегом по пивной кривой (на чешском — по «пивокршивке»). Команде из трех человек (два парня и девушка) полагалось пробежать вдоль всего маршрута и по дороге выпить пива в каждой пивной, что подтверждалось свидетельством официанта. Девушка не пила, ей нужно было довести парней до цели (на тот случай, если ноги им изменят). Непростая задача, если вспомнить, что только на Нерудовой улице семнадцать пивных! Многие участники финишировали очень утомленными, а некоторые и вовсе падали на маршруте. Но «пивокршивка» прижилась, и впоследствии студенты-химики проводили это состязание дважды в год не меньше десяти лет подряд. Конечно, химики в основном занимаются наукой, однако не отказывают себе и в скромных развлечениях.

Но как часто, как тесно комическое переплетается в жизни с трагическим! Наступил 1968 год, и 21 августа в Прагу вошли советские танки.

До этого дня нам казалось, что социализм может превратиться во что-то иное, в то, что стали называть «социализмом с человеческим лицом». «Пражская весна»… Я, далекий от политики девятнадцатилетний мальчишка, поначалу вроде бы и не заметил особых изменений, ведь химия одинакова при любом политическом режиме. Правда, появились более интересные книги и фильмы, в театрах шли спектакли, каких прежде не было, и люди говорили, что грядет новое время…

А потом все мы испытали шок. Оккупация!

На одной стороне той небольшой улички в Дейвицах, где мы тогда жили, размещался Генеральный штаб, тогда еще не чешской, а чехословацкой армии, а на другой — воинские казармы. Везде стояли советские танки, и их орудия были нацелены прямо в эти здания. Зрелище, прямо скажем, страшное, но чувствовалось, что сами русские солдаты пребывали в смятении, иной раз толком не понимая, что же такое происходит. Жители Праги, разумеется, не испытывали к ним дружеских чувств: либо игнорировали их, либо обзывали оккупантами. Так длилось два или три дня, потом все как-то поутихло, словно по бурной воде разлилось масло.

Как выяснилось, многие советские солдаты тогда и правда не знали, где они находятся. Я говорил с ними, и одни не верили, что оказались в Чехословакии, думали, что попали в Австрию, а другие, понимавшие, что очутились в Праге, горели воодушевлением исполнить свой интернациональный долг. Им сказали, что здесь якобы расстреливают коммунистов, вешают их на фонарных столбах, и нужно прекратить бойню и восстановить социалистическую законность. Разумеется, все это было ложью.