Книга Двенадцать лет с Гитлером. Воспоминания имперского руководителя прессы. 1933-1945 - Отто Дитрих

Гитлер постоянно нападал на судей за то, что они «далеки от жизни», оторваны от народа, придерживаются строгой буквы закона. Он называл их «окаменевшими бюрократами» и последними столпами реакции. В частных беседах он не уставал говорить о злостных злоупотреблениях мировых судей, не скрывая ненависти к ним. Несомненно, одной из причин подобного отношения было подозрение, что независимость судей представляет собой скрытое сопротивление его абсолютизму.

Казалось, что по глубокому убеждению и без скрытых мотивов он стремился к тому типу юстиции, который согласовывался бы со «здоровыми инстинктами нации». Этот лозунг льстил массам, но другой ценности не имел. Гитлер отказывался понять другую сторону вопроса, несмотря на то что ему часто на нее указывали. Иначе ему пришлось бы согласиться с тем, что судьи не обязаны придерживаться установленных статутов и законов из-за того, что все их предшественники с самого начала цивилизации страдали от отвердения мозга. Ему бы пришлось признать, что консерватизм юстиции определен здравым опытом и мудростью человеческого рода, накопленными бесчисленными поколениями. Люди поняли, что некоторая доля неизбежного формализма в юстиции – меньшее зло, потому что, если правосудие поручить отправлять живому человеку, оно неизбежно станет зависимым от человеческих слабостей. Такая концепция юстиции неумолимо ведет к ее саморазрушению, к чистому произволу, а не к справедливости. Нападая на обстоятельства, сопутствующие драгоценному и неизменному принципу, Гитлер разрушал саму основу юстиции.

Он назначил себя законодателем с ограничительными полномочиями, а также верховным судьей нации и предоставил себе свободу отправлять правосудие. Характерно, что он вообразил, будто действует от имени нации, выполняет благородную миссию. Если его абсурдную идею довести до конца, станет очевидным, что «здоровые инстинкты нации», о которых он столько говорил, – не конструктивная, а скорее разрушительная сила.

Гитлер заявлял также, что для него высшим законом является воля народа. На самом деле он представлял свою личную волю как волю народа и заставлял людей верить, что его воля – это их воля.

Характерный инцидент, происшедший в последний год войны, подтверждает это. Однажды за обедом речь зашла о психологии женщин и дипломатии, необходимой в браке. Гитлер расхваливал умных женщин, которые умеют убеждать своих мужей в том, что главенствующая роль в семье принадлежит именно им. Умная женщина своим поведением никогда не показывает мужу, что в семье именно она держит бразды правления. Я нарочно довольно дерзко заметил, что такие женщины знали и широко пользовались секретом, как стать ключевой фигурой в политическом руководстве. В массовой психологии формула общения лидера с народом должна быть такой: «Они должны хотеть делать то, что должны делать!»

Гитлер повторял эту фразу, но не оспаривал ее. Я почувствовал, что разговор смутил его и заставил задуматься; очевидно, всю оставшуюся часть обеда он размышлял над ней. По-видимому, я затронул самые чувствительные струны его демагогической души, подлинную природу которой я только тогда начал подозревать. Если бы мне теперь пришлось определить метод Гитлера в нескольких словах, я бы сказал так: его суть заключалась в том, чтобы суметь подчинить людей, внушив им ложные понятия.

Гитлер хорошо умел представлять ложные или очень спорные положения в самом начале дискуссии как неоспоримые, очевидные факты. Опираясь на них, он потом мог доказать собеседнику то, что и хотел доказать. Свои безосновательные тезисы он подкреплял неопровержимой логикой и огромной силой убеждения. Если бы оппонент внимательно проанализировал первые предпосылки и опроверг их, то без труда доказал бы ложность выводов Гитлера. Но опровергнуть их было не так-то легко. Чтобы поддержать свою точку зрения, Гитлер оперировал фактами, которые его собеседники проверить не могли. Он раздувал эти факты и преувеличивал их важность и преуменьшал важность или полностью игнорировал аргументы противоположной стороны.

Такими хитростями, а также с помощью огромного ораторского дара и глубокой силы убеждения он умел привлекать на свою сторону тех, кто с ним общался. Он всегда говорил так, словно на него снизошло вдохновение свыше. В последние годы войны многие приходили к нему, обуреваемые сомнениями, а уходили внутренне укрепленными и, несмотря ни на что, исполненными новой верой. Когда такие посетители выходили из кабинета Гитлера в ставке, они казались новыми людьми с просветленными лицами и уверенными манерами. Уверенность, которую проявлял сам Гитлер даже в самых безнадежных ситуациях, распространялась, как пламя. Она была стержнем той гипнотической силы, которую не мог понять мир, силы, поддерживавшей многих немцев до конца и которую так печально предали.

Демагогическая страсть действовала где-то между сознанием и воображением; это была смесь самообмана и выдающегося мужества, патриотизма и нарочитой лжи.

Гитлер всегда боялся, что осторожность наносит вред юношеской энергии. По этой причине он нарочно собирал вокруг себя молодых людей, отдалялся от опыта возраста и ненавидел «интеллектуальные ограничения» зрелости. Беспокоясь из-за подбирающейся к нему старости, постоянно опасаясь, что ему не удастся завершить свою работу, если пройдет юношеский порыв, и веря, что только он один может завершить эту работу, он беспрестанно подгонял себя. Из этого страха проистекали его необузданная, злополучная спешка и неорганичный, разрушительный характер его действий. Он мыслил тысячелетиями, когда можно было бы ограничиться десятилетиями, хотел достичь за годы того, на что требуются столетия. Дитя фортуны, он испытывал недостаток в каком-либо чувстве развития и традиции, роста и созревания. С одной стороны, он был ослеплен картинами прошлого Германии – принцами-курфюрстами и имперским блеском – и хотел оживить их в новом одеянии – в современной индустриальной стране! С другой стороны, он словом сокрушал формы современной жизни, развивавшиеся в течение многих поколений, и воображал, что одним росчерком пера сможет установить новые формы на целую вечность.

Его политическая структура не имела за собой никаких народных традиций, никакого исторического опыта. Следовательно, как только башня начала шататься, она развалилась, как карточный домик.

Гитлер создал бесклассовое государство. Но это не было государство народа и лидеров, которое он задумывал, а диктатура в чистом виде. Довольно любопытно, что юридической основой этого государства стали пункты Веймарской конституции (статья 48, параграф 2), предназначенные для введения в чрезвычайных обстоятельствах. Принципы, которыми руководствовался Гитлер, были диаметрально противоположны парламентской демократии. При парламентской демократии администрация изначально ответственна перед избранными представителями народа. Ответственность распространяется сверху вниз, то есть руководство ответственно перед народом, а воля народа является высшим законом. В гитлеровском государстве, напротив, ответственность распространялась снизу вверх, а власть от вышестоящего к подчиненному. Иными словами, фюрер не отвечал перед народом; наоборот, народ отвечал перед ним, а он ни перед кем. Гитлер сам решал, какова воля народа.

Он систематично сводил на нет контроль народа за руководством, уничтожая все учреждения, которые могли служить целям подобного контроля. Он создал партию, которая, как считалось, выполняла великую миссию, но никоим образом не зависела от народа, хотя и существовала в его среде. Национал-социалистическая партия не контролировала лидера; напротив, он использовал партию, чтобы контролировать народ.