Книга Такова торпедная жизнь - Рудольф Гусев

Спустя часа четыре торпедолов ошвартовался на Эгершельде у 62 причала. А ещё спустя минут тридцать около торпеды суетился слесарь Лёня Ветошкин: «О, ё-моё, ломиком, что ли, курок закинули? Ну, это всё. Надо отстыковывать кормовое отделение. Только к утру можно сделать», — «гегемон» начал торг. «Нужно сегодня. Вечером — крайний срок. Сегодня выход. Не будет торпеды, будут головы», — Юра умоляюще смотрел на Лёню. Он с большим трудом договорился с дежурным по арсеналу о минутном визите в цех ремонта без заявки и прочей бюрократической формальности. Лёня получил разрешение на осмотр торпеды только на торпедолове. «Лёня, выручай, — Юра похлопал себя по оттопыренному карману — Бутылка будет». Лёня думал: «Предложение меняет дело. Бутылочки, конечно, маловато, но торг здесь неуместен». Он вытащил из кармана брюк ключ, отвернул фигурные гайки крепления пускового блока, достал из другого кармана большую отвёртку и стал выжимать блок из горловины. Показались трубопроводы воздушной схемы торпеды. Из кармана рабочей куртки Лёня достал массивный ключ и стал поджимать им стопорную тягу курка. Сил не хватало.

— Ну-ка, давай, и ты помогай. Ломать, конечно, не строить. Я буду сюда давить, а ты этим ключом — вверх…

Минут через двадцать курок фиксировался, как будто ничего не случилось. Лёня сложил ключи в карманы и сунул туда же бутылку, вручённую благодарным старшим лейтенантом. Карманы оказались бездонными. Получив «добро» на переход, торпедолов пошёл восвояси.

Лодка готовилась к выходу. Торпеду погрузили. Флагмин, лично руководивший погрузкой, чувствовал облегчение — вроде всё худшее позади. Поломка торпеды исправлена, выход не сорван. Стрелять планировали в ближайшем полигоне. Как всегда, ночью. По световому прибору торпеду искать, конечно, проще, если только она всплывет там, где им положено быть после прохождения дистанции. В первом отсеке, у малогабаритных торпедных аппаратов флагмин повторно проверял ввод данных в торпеды и в сотый раз объяснял:

— Стрельбы проводятся в интересах комиссии, которая находится на торпедолове. Стрелять будем тремя двухторпедными залпами с глубины 30 метров, на скорости 15 узлов. Проверяется достаточность мер по исключению заклинивания торпед при выходе из торпедных аппаратов. На торпедах скошено хвостовое оперение, укреплены цапфы рулей, наделки и прочее. Понятно?

Торпедисты кивали головами и говорили:

— Так точно!

— Перед стрельбой проверяем правильность угла растворения по 30° на борт, дистанция расхождения Д = 500 м. После выстрела осматриваем торпедные аппараты на предмет наличия натиров на боковых дорожках. Понятно?

Из центрального поста поступила команда: «Торпедные аппараты 5 и 6 к выстрелу приготовить!» Они давно уже были приготовлены, поэтому первая пара торпед вскоре была выстрелена: «Торпедные аппараты, пли!» — «Торпеды вышли!» — доложили из первого отсека, предварительно убедившись по свободному ходу переключателей режимов. Осушив и осмотрев торпедные аппараты, приготовили второй и затем третий залпы. Всё шло нормально. Натиров и задиров на дорожках торпедных аппаратов обнаружено не было. Торпеды были подняты на торпедолов, и он был отпущен в базу, забрав с подводной лодки флагмина. Рутинная стрельба. В условиях отсутствия надводного корабля-цели или, как тогда говорили, «по чистой воде». На торпедолове Фёдор Игнатьевич сообщил комиссии о результатах осмотра торпедных аппаратов и о своих сомнениях, что стрелять нужно было бы с больших глубин, так как основные потери торпед происходят именно при стрельбе с глубины 100–150 м. Дискуссия то продолжалась, то затихала. Море было неспокойным, и гражданские члены комиссии потихоньку расположились кучкой у дверей гальюна…

Покидая торпедолов, Фёдор ещё раз осмотрел хвостовые части торпед и вдруг заметил, что на всех торпедах, вместо им установленных перед выстрелом Дс = 500, везде красовалось Дс ~ 0. «Ну что, товарищ Бродский, вы сейчас скажете?» Фёдор подозвал к себе несколько человек из комиссии и объявил: «Я лично ставил Дс = 500, а везде 0». Никто не обратил внимания на его заявление, все торопились в гостиницу.

Фёдор Игнатьевич зашёл к оперативному и позвонил начальнику МТУ: «Михаил Александрович! Доброе утро. Я только что с моря и у меня две новости. Одна хорошая, другая плохая. С какой начинать?» — «Давай, с хорошей, Фёдор Игнатьевич», — Бродский уже знал о результатах стрельб от оперативного дежурного штаба флота, но ему ещё раз хотелось услышать об этом от флагмина подробности. «Все торпеды выстрелены и подняты. Все на торпедолове, будут сегодня доставлены во Владивосток, нужно их переподготовить для дальнейшей работы по планам комиссии». — «Будет исполнено, Фёдор Игнатьевич, — тоном подчинённого ответил Бродский, добавив, — по письменной заявке начальнику второго отдела, как положено». — «Вторая новость плохая, Михаил Александрович, во всех торпедах я лично установил Дс = 500 м, а при осмотре на торпедолове везде было около 0. Всё-таки, приборы курса на торпеды были поставлены дерьмовые». Фёдор сказал так, чтобы скомпенсировать выпад насчет порядка подачи заявки и «разборку» у комбрига. Наступило молчание. Затем Бродский продолжил игру: «У меня к вам, Фёдор Игнатьевич, одна новость и плохая. Но я её могу сообщить либо вам, либо через Белышева. Как хотите?» — «Конечно, мне», — Фёдор выходил из игры. «Так вот, голубчик, шпиндель Дс на дистанции вращается и отрабатывает установленную дистанцию. То, что вы увидели, говорит об их работоспособности. Я после вашей „вводной“ по „ω“ и „α“ лично изучил установочную головку». Это был нокаут. Но Фёдор умел держать удар. Он тяжело засопел, почему-то сказал: «Есть» и положил трубку.

Прошло месяца три-четыре. Во Владивостоке проводились сборы минёров. Были доклады о результатах практического применения минно-торпедного оружия, сообщения о надёжности по каждому образцу, объяснялось устройство нового оружия и другие вопросы. Вечером обмен мнениями в аудитории и неофициально — за столом. Встречи друзей. В последний день проводились зачёты. Принимал их заместитель начальника МТУ капитан 2-го ранга Вадим Михайлович Андреев. Это был большой педант. Карандаши на его столе были всегда отточены, как пики русских воинов, а в записной книжке на каждого флагмина имелось короткое досье. Чтобы они не забывали о своих грешках, он периодически подбрасывал сольцы на их боевые раны. Когда вошёл Фёдор Игнатьевич, Андреев уже решил, что сейчас он разберётся с ним по установочным головкам приборов курса. «Тут, говорят, Фёдор Игнатьевич, вы стали самым крупным специалистом по вводу данных?» — казалось, без всякого подвоха начал Андреев. «Да, Вадим Михайлович, теперь я дока», — Фёдор сам влез в западню, прихлопнул выход и проверил, надёжно ли он закрылся. «Ну, хорошо, Фёдор Игнатьевич, начнём. Шпиндель „ω“. Цена одного оборота?» Фёдор Игнатьевич улыбнулся: «10 градусов». — «Неверно! 5 градусов». — Фёдор Игнатьевич снял улыбку, посерьёзнел. «Направление вращения — по часовой стрелке. Какого борта „ω“ вводится?» «Вправо». — «Неверно! Влево». Фёдор Игнатьевич жалко улыбнулся. «Шпиндель „α“. Цена одного оборота?» — «5 градусов». — «Неверно! 10 градусов». Это нокаут, но Фёдор держался. «Шпиндель Дс. На каком делении остановится шпиндель после отработки установочной дистанции?» — «На нуле», — Фёдор оживился. «Почти, но неверно. На отметке 14750 м. После отработки до нуля отрабатывается ещё 250 м, конструктивно введённых для выполнения угла „ω“. Ну, что, Фёдор Игнатьевич, установочная головка неисчерпаема, как атом, или как там учил нас Ленин? Заглянем теперь в горловины торпеды. Может, там вы лучше видите? Вскрываем горловину аккумуляторного отделения и что видим?» — «Аккумуляторную батарею», — жалко улыбнулся Фёдор собственной шутке. — «Неверно! Видим вставку — упор…». Всего Андреев задал вопросов пятнадцать по всем торпедам, эксплуатируемым на бригаде. Правильных ответов было немного…