Книга Поцелуй пирата - Тереза Медейрос

Вдруг Люси повернула голову к окну другой стороны кареты и испуганно вскрикнула. Морис взглянул на улицу и увидел, как перед герцогской каретой на дорогу выбежал ребенок, протянув вперед ручки, словно хотел дотронуться до этого громыхающего чуда. В следующую минуту ребенок уже лежал безжизненным комком посреди дороги, а карета, бешено подпрыгивая на ухабах, скрылась за углом.

Морис закричал, чтобы Фенстер остановился, но не успел тот натянуть вожжи, как Люси распахнула дверцу и выскочила под проливной дождь.

10

Карета резко остановилась. Морис выскочил и помчался следом за Люси. Она уже опустилась на колени и, подхватив ребенка, крепко прижала его к своей груди.

Девушка подняла на Мориса заплаканное лицо.

– Они что, ослепли? Разве они ее не видели? Боже, они даже не замедлили ход! Не остановились! – Голос ее дрожал от боли и негодования.

– Скорее всего очень боялись опоздать к ужину, – мрачно ответил Морис, присев рядом, чтобы послушать, бьется ли сердце малышки. К счастью, он услышал слабый, но ритмический стук. Тогда он быстро ощупал ее руки и ноги, проверяя, нет ли повреждений.

Девчушка пошевелилась, приходя в себя, и открыла глаза, казавшиеся огромными на изможденном личике. С восхищением она смотрела на склонившуюся к ней Люси.

– Господи, я умерла, мисс? А вы – ангел?

Обрадованная Люси весело рассмеялась, и Морис изумленно посмотрел на нее. Он вдруг осознал, что еще ни разу не слышал ее смеха.

– Нет, дорогая, я не ангел, а обыкновенная женщина.

Клермонт откинул волосы со лба ребенка.

– Слава Богу, ее только оглушили. Она отделалась лишь несколькими ссадинами на ножках.

Через улицу к ним летела женщина в ярко-красном платье, украшенном безвкусными блестками. Этот наряд так же верно указывал на ее древнейшую профессию, как распахнутый лиф и босые ноги. Без сомнения, она только что вырвалась из объятий клиента, охваченная паническим страхом за ребенка.

Налетев на них, как орлица, женщина вырвала у Люси испуганного ребенка.

– Убери от нее свои грязные руки!

Малышка, как обезьянка, прильнула к матери, не сводя восторженного взгляда с прекрасной леди.

Люси встала, подхватив свой испачканный ридикюль.

– Кажется, у нее нет серьезных повреждений, мэм. Надеемся, с девочкой все будет в порядке.

– Не лезли бы вы со своими утешениями, все равно благодарности не дождетесь, – отрезала женщина, ощупывая тельце дочки.

Морис затаил дыхание, уверенный, что Люси начнет упрекать женщину за то, что та разрешила бегать ребенку по улице. Но девушка сносила брань перепуганной женщины со стоическим достоинством. Морис больше не мог оставаться в стороне и, как только женщина остановилась, чтобы перевести дыхание, он вступил на линию огня:

– Простите, мадам. Вы, кажется, неправильно поняли. Это не экипаж мисс Сноу сбил вашу малышку. Однако она оказалась столь добра, что решила остановиться и посмотреть, что случилось с ребенком.

При звуках его голоса женщина несколько сбавила тон.

– Ну и что из того, что это сделал другой богатей? Все вы одним миром мазаны. Все вы проклятые ублюдки, вот что я вам скажу!

Люси начала рыться в ридикюле, и не успел Морис ее остановить, как она протянула женщине несколько банкнот.

– Вот, пожалуйста, возьмите немного денег и отведите ребенка к доктору. И… и купите ей покушать чего-нибудь горячего.

Сумма, которую она предлагала, была больше месячного жалованья Клермонта, заметил он про себя.

Лицо несчастной женщины отражало внутреннюю борьбу, когда она пристально смотрела на такие огромные деньги. Но вот она схватила их и швырнула прямо в лицо Люси.

– Подавитесь вы своей милостыней! Я не нищенка, сама зарабатываю и не стыжусь своего ремесла!

Отвернувшись от Люси, она дерзко посмотрела на Мориса.

– Если вы сможете отделаться от своей герцогини и вернетесь, добрый джентльмен, я бы с удовольствием заработала на вас несколько монет.

– Заберите ребенка домой, мадам. И впредь присматривайте за ней получше, – ответил Морис, вежливо поклонившись.

Ни одна из их попыток как-то помочь не задела женщину так, как это сделал мягкий упрек Мориса. Она что-то с ненавистью прошипела и удалилась, унося дочку, которая грустно смотрела через плечо матери на добрую и красивую леди. Эти глаза долго преследовали Клермонта, который понимал, что уже через несколько лет ей тоже придется продавать свое юное тело за жалкие гроши.

Наконец он обернулся к Люси.

Она стояла, со слезами на глазах глядя вслед девочке и горестно прижав руки к горлу. Выбившиеся из-под шляпки волосы намокли и прилипли к ее щекам, платье испачкалось и порвалось внизу, вероятно, когда она упала на мостовую рядом с ребенком. В грязной луже валялись ее кашемировая шаль и башмачок с левой ноги. Из порвавшегося чулка выглядывали босые покрасневшие пальчики. Казалось, она не замечает ни дождя, ни холода, потрясенная зрелищем этой нищеты.

Морис понял, как жестоко он ошибся в ней. Он мог уйти в любую минуту, не оглядываясь, от той мисс Сноу, которую знал до сих пор. Но это была совершенно другая женщина. Женщина, чьему сердцу было ведомо сострадание. Женщина с ранимой и отзывчивой душой. Перед это женщиной он не мог устоять.

Он сбросил куртку и бережно накрыл ее плечи.

– Пойдемте, Люси. Карета нас ждет.

Он помог ей дойти до экипажа, а тем временем из темных подворотен уже появились несчастные бедняки, чтобы подобрать валявшиеся на земле мокрые банкноты.

– Мне никогда не было так стыдно, – было первое, что услышал Морис от девушки, когда они уселись друг против друга.

– Почему же? Ведь это не вы сбили ребенка?

Опустив глаза, Люси нервно теребила оторванное кружево на перчатке. Клермонт с трудом расслышал ее шепот.

– Не тогда. Еще раньше, когда я только увидела тех бедняков. – Она с болью посмотрела на своего телохранителя. – Почему мне дано иметь так много, когда у них ничего, совсем ничего нет?

Что он мог ответить на вопрос, над которым столетиями бились лучшие умы человечества?

– Вы поэтому и терпели молча оскорбления этой женщины, поэтому и предложили ей деньги, чтобы успокоить свою больную совесть?

– Я сделала это не для собственного успокоения. Мне просто захотелось хоть чем-то помочь ей, потому что мне стало ее очень жалко.

– Но вы видели, как она отнеслась к вашей жалости?

– Да… и меня это потрясло. – Она пытливо посмотрела на Клермонта. – Кажется, я начинаю догадываться… Она ничего не пожелала принять от меня, потому что ей нужно было иметь оправдание… чтобы оставаться злой, верно? Она… ей нужно быть злой на вся и всех! Этого требует ее гордость, ее самолюбие. А иначе она не смогла бы жить, да? Ведь все равно, она ничего не сможет изменить в своей беспросветной жизни… Но как вы угадали все про них?