Книга Юсупов и Распутин - Геннадий Седов

Набравшись храбрости, мать отправилась в Царское к венценосной приятельнице. Захватила для убедительности несколько номеров «Московских новостей», где печатались с продолжением статьи журналиста Новоселова под названием «Духовный гастролер Григорий Распутин».

Разговора по душам не получилось, императрица приняла ее холодно. На все доводы отвечала: «Все клевета. На святых всегда клевещут».

«Околдована полностью, — говорила мать. — Сердцем родительским ее понимаю: помог несколько раз маленькому. Но ведь «святой черт», как назвал Распутина епископ Илиодор, лезет к управлению страной, его дурацкие советы обсуждают министры, по безграмотным его запискам назначают на государственные посты!.. Слышал новость? Приставленные следить за ним агенты сфотографировали его по заданию шефа жандармов Джунковского во время оргии в «Яре», где он плясал в обществе каких-то девиц русскую с расстегнутым гульфиком. Сам Джунковский повез фотографию во дворец, чтобы показать царице. Увидев безобразный снимок, она затопала ногами и приказала немедленно разыскать негодяя, который позировал фотографу в облике старца, чтобы опорочить его. Ну, не сумасшедший дом, скажи!»…

Обещанный Вырубовой звонок не заставил себя ждать, через два дня из канцелярии Распутина ему позвонил секретарь, сообщил: Григорий Ефимович ждет его у себя в шесть пополудни на Фонтанке, дом шестьдесят четыре.

— Автомобиль лучше оставить на углу.

В назначенное время он был на месте. В сопровождении личной охраны поднялся по боковой лестнице. Дверь открыл сам Распутин.

— А вот и ты.

Обнял, облобызал.

— Давно хотел видеть, проходи.

Он сильно переменился со дня их первой встречи у Головиной. Растолстел, лицо оплыло. В голубой с вышивкой шелковой рубахе, бархатных панталонах. В обращении стал еще более грубым, беззастенчивым.

— Не жалуешь. Болел вот, лечился, а ты ни звука. Справился бы. Как, мол, у Григория Ефимыча со здоровьишком? Все ведь под богом ходим. Чем занят-то? На фронт когда отбываешь? А, учишься пока. Ну, учись, учись, дело похвальное.

Вошли в столовую. Дубовая мебель, стулья с высокими спинками, буфет с посудой. На столе кипел самовар, в тарелках пирожки, печенье, орехи, сладости, варенье в вазочках, фрукты. Сели за чай. Беседа поначалу не клеилась. Звонил не умолкая телефон, Распутин бежал в соседнюю комнату, с кем-то разговаривал. Являлись то и дело посетители, к которым он отходил поговорить в соседнюю комнату, подобострастный секретарь с короткими усиками внес и поставил в угол корзину цветов, вернувшийся к столу хозяин на нее даже не глянул. Сел рядом, хлебнул из чашки.

— Цветы вам несут, Григорий Ефимович, как театральной примадонне, — заметил он.

Распутин засмеялся.

— Дуры-бабы. Возами шлют. Кажный божий день.

Придвинулся, взял за руку.

— Чо, милый, хорошо у меня? Ты почаще приходи, еще лучше будет.

Заговорил о политике, стал поносить Думу.

— Всех им дел, что кости мне мыть. Государь огорчается. Ин да ладно! Разгоню скоро, на фронт ушлю. Будут знать, как языками трепать.

— Не просто это будет, по-моему, — возразил он. — Дума все-таки, государственный орган. Законопроектами занимается.

— Да плевать мне, чем она занимается! За-аконопроекты, вишь! Разгоню, сам увидишь. Смутьян на смутьяне, речи дерзновенные произносят, маму с папой ни в грош не ставят… Я как зверь загнанный, господа вельможи смерти моей ищут, я им поперек дороги встал… Мысли меня, брат, часто одолевают: домой вернуться, в Сибирь — пропади оно все пропадом! Государя с государыней жалко. Их-то губить за что? Люди они хорошие, Богу молятся…

Перескакивал с темы на тему:

— Хватит войны, пора остановить драчку. Немцы не басурмане. Господь что сказал? Верно: возлюби врага яко брата… Потому-то и надобно с войной кончать. А сам нет, мол, да нет. И сама ни в какую. Как быть, скажи? Ты, милый, сметлив, поможешь мне. Я научу тебя кой-чему… На том денег наживешь. А тебе, небось, и не надо, ты побогаче царя будешь. Ну, тады бедным отдашь. Прибытку всякий рад…

Распутин нервно ходил по комнате.

— Ладно, давай выпьем.

Вышел, вернулся с бутылкой мадеры, разлил по стаканам. Выпили, чокнувшись.

— Чой-то женушку прячешь? — Распутин жадно кусал пирожок. — Привез бы в гости, познакомил. Как она?

— Не очень здорова, Григорий Ефимович. Головными болями мается.

— Так привези, милый! Помогу.

— Она у меня не очень любит по гостям ходить, — возразил он. — Все с дочкой возится.

— Привези, привези! Видел много раз парсуны ее в газетах. Хороша. Привези, познакомь. Я красивых люблю. По-доброму. Не как чертовы писаки обо мне трезвонят…

Вновь зазвонил телефон, в комнату просунулась голова секретаря.

— Григорий Ефимович! Из банка, Дмитрий Львович!

— А, Митька! Иду! — Распутин вылез из-за стола, пожал руку.

— Рубинштейн, банкир, кличет. Часу без меня не может. В том помоги, в другом. Приезжай, дорогой! Всегда тебе рад. И жену захвати…

«Ах ты грязный смерд, — думал он, сходя по лестнице. — Жену ему привези! Рыло неумытое!»

Ходил все дни сам не свой. Будораживший общественное мнение сибирский авантюрист казался ему какое-то время даже интересным. Было в нем что-то от него самого: азартная природа, актерская переменчивость, шутовство. Приписываемые ему — справедливо или нет, трудно сказать — кошмарные деяния: вмешательство в государственные дела, роковое влияние на императрицу, а через нее на царя, — не сильно его занимали. «Ну, что мне до этого? — говорил себе. — Я человек негосударственного склада, живу своими интересами, у меня на плечах хозяйство, семья. За все болит голова, за все в ответе, мне не до политики».

Посещение канцелярии на Фонтанке все переменило: уязвлено было самолюбие, задета честь. «Зазнался вахлак, — кипело в крови, — пора остановить!»

В Таврическом дворце, где заседала Государственная Дума, дня не проходило, чтобы с трибуны не прозвучали слова возмущения попустительству властей злонамеренной деятельности невежественного и беспринципного мужичонки, объективно льющего воду на мельницу врага. Депутат Милюков произнес пламенную речь, бичевал министров, требовал отставки правительства, насаждающего в стране распутинщину, вопрошал в сторону правительственной ложи: «Глупость это или измена, господа?» В свежей почте он с интересом читал напечатанную с цензурными купюрами статью в «Новом времени» скандального депутата-монархиста Владимира Пуришкевича, подчеркнул несколько раз цветным карандашом место: «Надо, чтобы впредь недостаточно было рекомендации Распутина для назначения гнуснейших лиц на самые высокие посты. Распутин в настоящее время опаснее, чем некогда был Лжедмитрий… Господа министры! Если вы истинные патриоты, ступайте туда, в царскую Ставку, бросьтесь к ногам Царя и просите избавить Россию от Распутина и распутинцев, больших и малых!»