Книга Красный оазис - Рене де Пон-Жест

— А она? Неужто она любит тебя? — спросил Чу насмешливо.

— Нет, — глухо ответил пират. — Я просил свою мать заботиться о ней и приучить ее к мысли обо мне. Но она и слышать не хочет.

Так дошли они до хижины Вум-Пи. Чу жил выше, на самом гребне горы, и издали его жилище казалось ястребиным гнездом.

Вдруг растрепанная женщина выбежала из хижины и преградила им путь.

— Помилуй, Чу, помилуй, — рыдала она, падая к ногам мясника.

Это была Мэ-Куи, еще более изменившаяся и исхудавшая, чем Лиу-Сиу.

— Что тебе? — грубо спросил Чу.

— Не отдавай меня этому человеку, — умоляла она. — Отошли меня обратно в Фун-Зи. Клянусь, что я тебя не выдам. Я никогда не упомяну о тебе.

— Не все ли мне равно, будешь ты упоминать обо мне или нет? Я хочу, чтобы ты молчала, пока не казнят Лиу-Сиу. Главное, я хочу, чтобы она умерла опозоренной.

И, оттолкнув ее сапогом, он быстро пошел вверх по тропинке, откуда открывался беспредельный морской горизонт.

Бурные волны хлестали утесы Ванг-Му. Уходила вдаль могучая река, и прямо против вздымались скалы острова Тигра. Слева спал в глубине бухты порт Макао, справа доносились из Гонконга звуки военного салюта.

Долго стоял он на скале в глубокой задумчивости над бесконечным пространством. И вдруг припадок яростного гнева овладел им. Он протянул руки и с кровожадным сладострастием воскликнул:

— Сейчас Пей-Хо в Гонконге будет казнен, через две недели — Лиу-Сиу в Кантоне. Я буду вождем, и я до конца отомщу.

Глава VIII. Казнь пиратов

Англия сравнительно недавно оформила свои права на Гонконг, а эта колония уже стала богатейшим портом Дальнего Востока.

Гонконгом, собственно, называется самый остров, а выросший на нем город — Викторией. Это был большой оживленный город, лишний раз доказывающий колонизаторские таланты британцев. Впрочем, трудно было найти более удобное и выгодное место для торгового порта. Недаром Англия завладела им.

На внешне бесплодной почве острова британцы создали чудеса. В долинах ослепительно зеленели рисовые поля, производящие лучший рис страны. Вдоль берега тянулись роскошные виллы, вечно освежаемые легким морским бризом.

В десяти тысячах миль от Англии вырос аристократический кантон Девонширан.

Если б не жалкие полуголые рыбаки и немногие китайские чиновники, паланкины которых скрещивались на улицах с роскошными лимузинами англичан, Гонконг сильно напоминал остров Уайт. Та же роскошная и комфортабельная жизнь, те же великолепные чистокровные лошади, те же клубы, скачки, спорт и пари.

У всех крупных коммерсантов ближайших городов были дачи в Гонконге. Сюда стекались они под защиту британских пушек и дредноутов, когда китайским властям приходила в голову дерзкая мысль показать свою самостоятельность.

Разумеется, там была дача и у Перкинса, где он любил отдыхать после каждого опасного рейса. Сюда пригласил он почтенного мандарина отобедать по-европейски.

Несмотря на все волнения и приключения минувшей ночи, Минг не преминул воспользоваться приглашением.

Прежде всего, ему хотелось поскорее сообщить капитану имя убийцы; во-вторых, хотелось узнать, зачем понадобился капитану труп казненного пирата.

Вот почему приехал он задолго до казни, но не застал капитана. Перкинс ушел рано утром и должен был не скоро возвратиться. Зная спесь китайских мандаринов, он приказал прислуге принять его со всеми подобающими почестями и церемониями, а так как у Перкинса был изумительный повар-француз, чему почтенный мандарин придавал огромное значение, он прежде всего поторопился подкрепиться сытным и великолепно приготовленным завтраком.

Позавтракав, Минг почувствовал себя бодрее, и все вокруг показалось ему прекрасным. Ожидая хозяина, он растянулся в лонгшезе, покуривая короткую трубочку и совершенно не заботясь о том, что происходит за порогом дачи.

С утра в Виктории царило необычайное оживление. Толпы народа бросились к месту казни возле кладбища, за северными воротами города. Но все были очень удивлены и разочарованы, увидев, что виселицы по-прежнему лежат на земле, как строительный материал, и что приготовление к казни не началось.

Было ясно, что казнь не может вовремя состояться. Недовольные стали протестовать. Но полисмены объяснили, что все это произошло из-за палача, не приехавшего вовремя поставить виселицы. Поэтому казнь отложена на семь часов вечера.

Публика разошлась. Конечно, никто не подозревал того, что Перкинс вторично побывал у Ру-Ми и за новый кошелек пиастров уговорил его опоздать и приехать в Гонконг не на рассвете, а в час дня. Тогда казнь отложат, и она состоится не во время обеденного перерыва рабочих, а вечером.

Ру-Ми согласился, не думая о последствиях такого опоздания.

Он рассудил, что полученные в задаток и причитающиеся ему в будущем деньги стоят десятка-другого бамбуковых палок, от которых он, впрочем, надеялся отвертеться при помощи Минга.

Между тем Перкинс, сэр Артур и доктор Клифтон продолжали свои таинственные махинации, к которым примкнул и Минг, не понимая, в чем они состоят.

Накануне вечером контрабандист и его друзья, вооружившись солидной рекомендацией, явились к начальнику тюрьмы Виктории и добились немедленного свидания с Пей-Хо.

Пей-Хо ждал смерти с равнодушием буддиста, не тронутого ядом европейской цивилизации. Сидел он в одиночной камере. В надежде вытянуть у него какие-нибудь показания надзор за ним поручили ловкому надзирателю, с приказом обращаться с ним вежливо и гуманно. Но никакие мелкие услуги и поблажки не заставили его заговорить. Он говорил обо всем, но только не о «Водяной Лилии», и ни разу не назвал базы пиратов.

Два или три раза, когда ему задавали вопрос, кто заместил его как главу пиратов, Пей-Хо, казалось, вот-вот готов был заговорить: глаза его наливались кровью, но он с трудом овладевал собой, и слова, готовые сорваться, так и оставались невысказанными.

И только тюремщики часто слышали, как он шептал про себя страшные проклятия.

В таком настроении застали его Перкинс и друзья. Пей-Хо поразил их своим ростом и огромной физической силой, грубыми чертами, но энергичным и необычайно умным для пирата выражением лица.

Увидев входящих англичан, он поднял голову, но не встал с циновки и только глянул на них тревожно и вопросительно. Клифтон знаком отпустил тюремщика. Тот поставил на скамейку фонарь и вышел из камеры, заперев за собою двери. Доктор, капитан и сэр Артур остались наедине с пиратом.

— Знаешь ли ты, — спросил доктор, — что тебя завтра утром повесят?

— Знаю, — мрачно ответил пират.

— Хочешь жить?

— Жить? А для чего?

— Почем я знаю… Может быть, для любви, а может быть, для мести. В твои годы всегда кого-нибудь любят или ненавидят.