Книга Вихрь - Оливия Уэдсли

Жан много смеялся, болтал и пил. К концу недели он заметно похудел. Он очень мало ел и жил все время за счет своих нервов. «Ирэн! Ирэн! Ирэн!» Это была его единственная отчетливая мысль. Даже его концерт утратил для него всякий интерес. Ее письмо на машинке, написанное секретаршей, взбесило его до последней крайности, но все же он не расставался с ним.

— Я молю Бога только об одном, чтобы вы не заболели, — сказал ему Эбенштейн в день концерта. — Вы выглядите дьявольски скверно.

Он заставил Жана пойти вместе с ним в аптеку и выпить какое-то лекарство, а затем затащил его в свою великолепную квартиру, где Жан оставался до отъезда на концерт. Проезжая по залитым светом улицам в Берзендорферзаль, где должен был происходить концерт, Жан вдруг схватил антрепренера за руки.

— Слушайте, Эбенштейн! — сказал он торопливо. — Окажите мне услугу. Узнайте и скажите мне, где сидит мадам де Кланс и ее компания. Графиня фон Клеве, я думаю, будет с нею.

Он пристально посмотрел на Эбенштейна, не выскажет ли тот удивления, — но антрепренер, весь занятый приведением в порядок своего галстука, только ответил тоном раздраженного ребенка: «Хорошо».

Жан совсем не нервничал. Он стоял в артистической, держа в руках скрипку и облокотившись на стол. Фальве, которая должна была петь первой, подошла и заговорила с ним. Это была красивая женщина с волосами цвета чистого золота и чудесными зубами. Несмотря на всю грузность, она была одета в пунцовое шелковое платье. Жан молча слушал ее любезные фразы. Она была немка, но из любезности говорила с ним по-французски, раздражая его своим акцентом.

Вошел Скарлоссу, заложив руки в карманы. На его лице было написано невозмутимое спокойствие. Жан подошел к двери и стал ждать Эбенштейна. Наконец, тот пришел, отчаянно гримасничая и ругаясь. Жан схватил его за рукав.

— Где они?

— Кто? Да, фон Клеве и ее знакомые? Не имею представления.

Он прошел через комнату, что-то сказал капельдинеру и исчез. Жан, с побелевшими губами, слушал гром аплодисментов, которыми встретили появление Фальве на эстраде. Он должен был выступить вслед за ней. Он сел на стул и положил голову на руки. Поток странных воспоминаний пронесся в его воображении: его сестра Анжель, он сам, занятый печеньем краденого картофеля, танцевальный салон с Анной, длинный коридор замка и удаляющиеся огни автомобиля.

— Ну, пора! — сказал Эбенштейн, стремительно влетая к нему.

Ослепленный светом, Жан взял скрипку и, слегка подталкиваемый, вышел на эстраду. Целое море бледных лиц смотрело на него. Он слышал, как бьется его сердце. Лица колыхались и плыли перед ним.

Скарлоссу взял одну, затем другую ноту на рояле. Он прошипел что-то Жану и затем взял величественным громким аккордом первые ноты. Жан закрыл свои усталые глаза, поднял скрипку и заиграл. Рыдания подступали у него к горлу во время игры. Музыка овладела им, терзая его своим пафосом и заливая сердце своей сладостью.

— Клянусь Юпитером! — шептал Ганс Бекман Ирэн. — Этот мальчик умеет играть! Вы не находите?

Ирэн готова была ударить его в эту минуту за то, что он заговорил. Музыка захватила ее, унесла куда-то вдаль, а он оторвал ее и вернул снова к реальности. Через секунду рапсодия кончилась. Она взглянула на Жана. Он стоял неподвижно, устремив взор прямо перед собой.

Раздался взрыв таких бешеных и шумных аплодисментов, какие бывают только, когда слушатели испытывают истинный энтузиазм. Какая-то женщина рядом с Ирэн всхлипывала. Мужчины, стоя, покрывали общий шум криками «браво».

Скарлоссу, стоя рядом с Жаном, кланялся. Жан не кланялся: он стоял бледный, неподвижный. Ванда истерически хлопала в ладоши. Ирэн смотрела на нее и испытывала гнев, не имея на это никаких причин.

Шум все увеличивался. Критик «Neue Freie Presse», Мориц Гарден, встал на стул и выкрикнул свое похвальное слово. Скарлоссу с улыбкой вернулся к роялю, затем снова встал и прошептал Жану: «Солнце и слезы».

Когда Жан снова поднял свою скрипку, в зале царила такая глубокая тишина, как будто все присутствующие затаили дыхание. На глазах Жана выступили слезы. Публика заметила это. Ганс слегка тронул Ирэн локтем и прошептал ей:

— Как они впечатлительны, эти артисты! Ирэн стиснула пальцы, стараясь сдержать свое волнение. Он целовал ее, этот изумительный музыкант. Он целовал ее, держал в своих объятиях, говорил, что обожает ее!

Кончив играть, Жан, не дожидаясь аплодисментов, ушел с эстрады. Как только он вошел в артистическую, на него набросилась Фальве, обвила его шею руками и крепко поцеловала. Эбенштейн встретил его с бокалом шампанского в руке. Проливая его от волнения, он протянул его Жану.

— Какой успех, какой успех!.. — повторял он.

Мориц Гарден вошел в комнату и, подойдя к Жану, стал его поздравлять. Он отвел Эбенштейна в сторону и сказал:

— Со времени Кубелика еще не было такого скрипача!

Жан играл еще два раза, вызывая каждый раз бурные аплодисменты. На эстраду бросали цветы, женщины кричали его имя. Его первое выступление прошло блестяще.

Эбенштейн настаивал на том, чтобы ехать ужинать в «Бристоль». Жан, изнемогая от нервного утомления, только вздыхал. Публика покидала зал. Жан вышел на улицу подышать свежим воздухом и прислонился к каменной стене. Вдоль улицы, около артистического подъезда, длинной вереницей стояли автомобили. Прямо против Жана стоял изящный автомобиль. Несколько человек, в поисках своих автомобилей, быстро прошли мимо Жана; затем пробежал, совсем рядом, лакей. За ним следовала дама. Лакей открыл дверцу автомобиля и откинул меховое одеяло. При свете газовых фонарей Жан узнал Ирэн. Она села в автомобиль. Лакей обежал кругом его. Жан посмотрел на Ирэн, открыл дверцу и сел в автомобиль, когда тот уже тронулся. Он протянул руку и, повернув выключатель, зажег свет.

— Я не трону вас, — сказал он очень тихим голосом, — но теперь вы должны меня выслушать.

Он забился в угол, охваченный страхом, но в то же время страстно желал коснуться ее руки. Ирэн пыталась заговорить, но ее голос дрожал так, что слова не вылетали.

— Две недели вы меня держали в смертельной агонии, — сказал Жан. — Это письмо… — он вынул из кармана письмо и, разорвав его в клочки, бросил их на пол.

Она закрыла лицо руками. К ней вернулось страстное возбуждение, испытанное ею во время концерта.

— Вы играли… — начала она.

— Значит, как музыкант, я еще существую для вас! — сказал он с горечью.

Автомобиль, огибая угол, наскочил на что-то. Сильный толчок бросил Ирэн на плечо Жана. Она испустила крик, похожий на крик боли. Жан обвил ее руками и притянул ее лицо к своему.

— Я люблю вас! — сказал он, прижимая свои губы к ее губам.

Он целовал ее с таким бешенством, что она почти потеряла сознание. Потом откинулся с глубоким вздохом, все еще обнимая ее руками.

Ирэн не шевелилась. Затем вдруг пододвинулась к нему и прижалась к его щеке.