Книга Беглец - Алгебра Слова

Теперь Она владела им: целуя, заставляла закрывать веки, с легкостью проводя нетерпеливыми пальцами по всем его черточкам и изгибам, чувствительно трогая мышцы на руках и плечах. Она изучила всю его грудную клетку, каждый сантиметр его тела, опускалась ниже и поднималась вновь, касаясь его руками, губами, кожей, ощущениями, чувствами. Любя его. Приникая к нему. Наслаждаясь им.

В результате Она выпила его до капли в последний раз, уже на рассвете…

* * *

Неприятный звук застегивающейся молнии на юбке. У Семеныча открылись глаза, и дрогнуло сердце. Он неслышно возник на пороге ванной комнаты и, прислонившись к косяку, смотрел, как Она, умывшись, расчесывает спутанные ночью длинные волосы, подкрашивает губы, подводит уставшие глаза и поправляет мятую блузку.

Увидев его отражение в зеркале, Она обернулась и замерла. Их взгляды опять встретились. В них было недоверие и недоумение. Оба понимали, что произошло то, что происходит, происходило, и всегда будет происходить между мужчиной и женщиной. Но вместе с тем, смутное ощущение того, что что-то пошло не так, не покидало их.

Зазвонил Ее телефон.

Они вздрогнули и отвели взгляды.

– Такси…

Засуетились.

Она спешно собрала с полочки тушь, помаду, расческу, бросила все в косметичку. Семеныч ушел в комнату, подобрал с пола свою одежду.

– Я провожу, – начал одеваться он, натягивая брюки.

– Не надо, – слегка нахмурилась Она.

– Почему?

– Не надо.

…У Семеныча в жизни было много женщин. Он любил женщин, но не ставил целью их «коллекционировать», просто так сложились обстоятельства: частые командировки, естественное и искреннее желание, мужская состоятельность, наличие хорошей внешности и фигуры, природная обаятельность и раскованность, достаточная щедрость и покоряющая женщин галантность.

Она все почувствовала. Это «провожание» показалось Ей завершающим актом вежливости, прощанием, после которого, Семеныч вряд ли Ей позвонит. Она вполне могла обойтись и без «джентельменства», если это был последний час, когда они были вместе.

– Ты по какой – то причине не хочешь, чтобы я проводил тебя до машины? – Семеныч подумал, что Она, являясь замужней женщиной, может иметь все основания для того, чтобы не появляться ранним утром из гостиничных дверей с мужчиной.

Он остановился у входной двери, преградив Ей дорогу. С тревогой попытался заглянуть Ей в глаза, пока Она застегивала сапоги. Бесхитростный вопрос Семеныча теплым и неподдельно ласковым тоном обескуражил Ее.

– Нет никакой причины. Если хочешь, провожай, – Она вновь стала надменной и колючей, точно выпустила невидимые иголки.

Семеныч стремительно накинул рубашку, и, торопливо застегивая пуговицы, всунул ноги в ботинки.

– Денег дать?

Она вспыхнула. Щеки покраснели. Понимала, что Семеныч сказал это искренне, лишь затем, чтобы оплатить Ей такси, но в возникшей натянутости между ними, которой являлась тишина, прерываемая короткими фразами, эти слова прозвучали жутко. Семеныч, даже и не понял, что сказал что-то не то. Но появившуюся обиду в Ее молчании мгновенно почувствовал, отчего смутился.

По лестнице спускались молча, так же как и поднимались накануне. Только настроение было уже прямо противоположным.

Внизу Семеныч остановился, спустившись ниже Нее на одну ступеньку. Теперь их глаза были почти на одном уровне.

– Подожди, – прошептал он и взял в ладони Ее лицо. Коснулся носом Ее носа.

Она обвила его руками и поцеловала. Крепко обняла, на мгновение прижав к себе, и отпустила.

Выйдя из здания, Семеныч достал пачку сигарет и нервно закурил.

– Дай, пожалуйста, номер телефона, – хрипло, словно небрежно, обронил он, прищурившись от ветра, когда Она уже садилась в такси.

– Диктуй, – вместо ответа Она достала свой телефон.

Они избегали смотреть друг другу в глаза. Светящаяся вывеска гостиницы, такси у входа, мужчина, женщина, вежливо отвернувшийся таксист. Все это не раз уже было в их жизни. Но сейчас обычная ситуация почему-то причиняла неуловимое неудобство и неловкость обоим.

Семеныч поднимался обратно в номер и вспоминал Ее мокрое тело. Он трогал Ее везде, и там, где трогать было особенно приятно: ночью Она была не просто влажная, а как будто только что вынырнула из волшебной влаги любви…

«Всё? – спросила Она сама себя. – Доигралась? Не ожидала? Отдалась в первую ночь мужчине, которому отдавались все до тебя, и будут отдаваться после… Ты лишь была очередной. Но как это забыть теперь? Зачем я это сделала? Я жила спокойно и уверено. Всё было, и все были. Никому не отдавая сердца, я жила по инерции, ничего уже не ожидая хорошего от жизни, питаясь иногда маленькими радостями и не очень огорчаясь по мелочам. Только душа была похожа на мертвеца и ждала, пока тело состарится и помрет вслед за ней. Любви ведь нет, а если и бывает ее подобие, то до нового интересного субъекта… которого он пригласит в номер и будет так же жадно целовать. Ой, дура…»

В Ее душе было смятение, в коленках дрожь, глаза предательски защипало. Она прикрыла веки и приложила прохладные ладони к горевшим щекам.

– Девушка, вам плохо? – таксист посмотрел на Нее.

– Нет. Мне очень хорошо, – неожиданно рассмеялась Она. И, подумав, прибавила: – Было.

Достала из сумки наушники и присоединила их к телефону, который так и лежал на коленках с его набранным, но еще не сохраненным номером. Взглянула на экран: «5.45»

«Черт, похоже, домой являться не очень корректно. А я почему-то думала, что сейчас еще нет и полуночи, – подумала Она. – Ладно, как раз доделаю квартальные отчеты».

– Развернитесь. Я поеду в другую сторону.

* * *

Семеныч опустил голову на подушку и сразу же заснул. Появилась Катенок и увлекла его за собой.

Не было солнечного дня с безоблачным синим небом. Но это был день. Другой день. Перед Семенычем возник лес, но не такой, в котором обычно грибники собирают грибы. Лес был окутан вечностью: высокие мрачные деревья загораживали небо. Черные деревья стояли, как голые мертвецы: старая скрюченная кора, безобразно кривые ветки и стволы, точно их нарочно и неестественно вывернули. Мягкий темно-зеленый мох зыбко проваливался и хлюпал под ногами. Вокруг – могильная тишина. Этот лес завораживал и не отпускал, нагоняя тревогу и страх. Время здесь не текло, а двигалось отрывисто, как сердцебиение в замедленном темпе. Оно физически неспешно, но сильно било секундами по всему живому и неживому, по внутреннему и внешнему. Семеныч заметил это по новым резким искривлениям стволов и веток, по неожиданным остановкам своего дыхания, по нарастающим волнам страха, которые облепляли его душу.

Лес, неспешно растворяясь, превратился одновременно и в мегаполис, и в заброшенную деревню, и в крайний север, и в прибрежную песчаную полосу моря. Семеныч не мог описать, где очутился. Он чувствовал эти местности одновременно, в равных долях от целого. Людей Семеныч не видел, зато чувствовал то, что ощущают они телом и душой. Казалось, у Семеныча остался только собственный разум, а все остальное принадлежало не ему. Точно в его тело кто-то вселялся и невольно вынуждал Семеныча чувствовать чужое, как свое: физическую боль, муки неразделенной любви, обескураженность от предательства, горе от потери близкого. Ощущение голода и холода попеременно возникало в теле. Чувство собственной неполноценности выжимало душу, как хозяйка выкручивает белье. Тяжелая тоска безысходности давила на грудную клетку, выламывая ребра изнутри. Неприятно сильные эмоции несостоятельности и неудовлетворенности человеческой сущности ощущались в кончиках пальцев, сжимающих собственное горло, мозг высыхал как у спившегося алкоголика, руки становились грязными, покрывались язвами и дрожали. Любые возможные желания воспринимались абсолютно невыполнимыми, но достаточно сильными, чтобы заставлять сворачиваться кровь.