Книга Любви подвластно все - Джулия Энн Лонг

Порой Оливия жалела, что Лайон джентльмен. Однако факт оставался фактом: этот мужчина не просто джентльмен, а благороднейший из них.

Подобные мысли и чувства приводили к тому, что большую часть времени ее слегка лихорадило, но это было чрезвычайно приятное недомогание.

– У тебя такой вид, будто ты еще не очнулась от сна, вызванного настойкой опиума, – сказал ей брат Йан как-то за завтраком; их родители давно уже вышли из-за стола, а Оливия, по ночам почти не смыкавшая глаз, в последнее время очень поздно спускалась к столу, поэтому обычно встречалась за завтраком с братьями – те частенько в это время только приходили в себя после проведенной за выпивкой ночи.

– С чего ты взял? Но если и так, что в этом плохого?

– Хм… интересно… – в задумчивости протянул Йан, с любопытством разглядывая сестру.

– Что тебе интересно? – пробурчала она.

– Ну… давненько уже ты так многословно не высказывалась. А ведь раньше очень любила поговорить…

Брат просто дразнил ее, но Оливия испугалась. Она уже и сама заметила, что в последнее время стала отвечать несколько сумбурно и односложно. Все дело было в том, что разговоры с кем-либо, кроме Лайона, казались ей теперь пустой тратой времени. Она ведь разговаривала с этими людьми всю свою жизнь, а с ним ей удавалось поговорить только около двух часов всего раз в неделю. Но они оба прекрасно понимали, что так не могло продолжаться вечно.

Стараясь изобразить язвительную усмешку, Оливия проговорила:

– Интересно, откуда ты знаешь о снах, навеваемых опиумом?

Брат с улыбкой пожал плечами.

– Это просто мое предположение. Вернее – образная метафора. Ты забыла сделать замечание по поводу моей бесцеремонности, и я сразу подумал: что-то с тобой не так… Последнее время ты выглядишь… несколько растерянной. – Йан подвинул к сестре кофейник. – Это должно тебе помочь.

Оливия налила себе кофе и, прикрыв глаза, вдохнула его божественный аромат. Открыв глаза, она увидела, что брат пристально на нее смотрит. Снова улыбнувшись, он заявил:

– Если бы я тебя не знал, то сказал бы, что у тебя голова трещит с перепоя.

Оливия презрительно фыркнула.

– Все в полном порядке. Просто я решила больше не делать тебе замечаний, так как осознала бесплодность подобных усилий.

– Ох, Оливия, неужели ты махнешь на меня рукой? – пробормотал Йан, изобразив крайнее огорчение. Потом вдруг рассмеялся и придвинул к сестре вазочку с джемом.

Внезапно в столовую стремительно ворвалась Женевьева, и плюхнувшись на стул напротив сестры, спросила:

– Оливия, ты пойдешь со мной сегодня в магазин Тингла?

– Э-э… Я не могу. Мне надо на собрание общества защиты о неимущих, а затем – к Даффи. Сегодня ведь вторник.

Женевьева нахмурилась и возразила:

– Но ведь собрание – только в час.

– Мне надо кое-что сделать перед этим, – поспешно ответила Оливия и вдруг заметила, что в воцарившейся паузе брат и сестра переглянулись.

– Как, например… грезить, устремив невидящий взгляд в пространство? – проговорила Женевьева, многозначительно взглянув на Йана, и тот кивнул, с трудом сдерживая улыбку.

Оливия нахмурилась и проворчала:

– Видите ли, мне надо еще кое-что написать. Это… В общем, относительно последнего памфлета.

Она и в самом деле начала писать письмо миссис Мор некоторое время назад, так что это не совсем было ложью. Возможно, ей даже удастся закончить его сегодня к вечеру.

– Хорошо, – буркнула Женевьева; слово «памфлет» подействовало на нее не совсем так, как надеялась Оливия.

И снова ненадолго воцарилось молчание.

– Что это у тебя в руке, Женевьева? – неожиданно спросил Йан.

– А-а… это газета из Лондона. – Младшая сестра помахала ею. – Я думала почитать ее за чашечкой кофе.

Йан тут же взял кофейник и, наполнив чашку, протянутую Женевьевой, с улыбкой спросил:

– Как там насчет последних сплетен?

– Интересуешься, не написали ли о тебе? – Женевьева снова помахала газетой.

– Такого не должно случиться, – не очень-то уверенно произнес Йан. – Во всяком случае – в этом месяце.

Оливия в притворном испуге возвела глаза к небесам. На самом деле она восхищалась всеми своими братьями и сестрой. Впрочем, следовало признать: ее семья была более консервативной, чем семейство Редмонд. Однако она чувствовала: члены ее семьи более счастливы. И вообще, им всем ужасно повезло! Ведь они имели возможность сидеть вот так вместе, смеяться и разговаривать, зная, что всегда могут получить еще кофе и джема… Их жизнь являлась полной противоположностью той нищете и убожеству, в которых прозябала семья Даффи.

Жаль только, что она не могла рассказать своим близким о Лайоне. А ведь как было бы приятно рассказать о нем людям, которых она любила… При мысли об этом Оливия невольно вздохнула.

Тут Женевьева с важным видом откашлялась и, зашуршав газетой, произнесла:

– Так, давайте посмотрим… Хм… лорд Бездушие. Так они именуют маркиза Драйдена – ну не смешно ли? Он якобы разыскивает четырех вороных коней «в белых чулках». Должно быть, волнующее занятие… Сестры Силвертон вернулись из-за границы и пользуются большим успехом в обществе… Леди Арабелла Хексфорд, по общему мнению, вскоре будет помолвлена. Сейчас она в Лондоне, часто бывает на балах и приемах… Мы один раз ее видели. Помнишь, Оливия? Очень красивая блондинка.

– Лучше уж пусть Редмонда захомутают, чем одного из нас, – с усмешкой пробормотал Йан.

Оливия медленно опустила свою чашку с кофе. Ее вдруг охватило ужасное чувство – казалось, она стремительно падает в пропасть, точно зная, что в конце концов разобьется.

– Там упоминается, за кого леди Арабелла собирается замуж? – Оливия почти не чувствовала, как ее губы произносили эти слова.

– Могу сказать тебе только одно: в книге записей пари в «Уайтс» ставят на Лайона Редмонда, – ответил, зевая, Йан.

«Примите то, к чему обязывает вас судьба, и любите людей, с которыми судьба вас сводит, но делайте это от всего сердца».

Ох как же она могла об этом забыть? Совсем потеряла голову – вот в чем причина! «Обязывает» – это все равно что «приковывает цепью», которая, похоже, обмоталась вдруг вокруг ее сердца и сдавливает его, не давая дышать…

Неужели судьба и впрямь приковала Лайона к герцогской дочке и к жизни, в точности такой, как у его отца? Что ж, возможно, его будущее было предопределено с момента рождения – словно он, Лайон, был чеканной монетой. И не существовало закона, который гласил бы, что любовь сможет пересилить чувство долга. С другой же стороны, не было и такого, в котором говорилось бы, что не может.

– Какая дурацкая газета! – воскликнула Оливия с таким жаром, что Женевьева и Йан даже вздрогнули. А она, не сказав больше ни слова, вылезла из-за стола и вышла из комнаты, не замечая ничего вокруг.