Книга Приворотное зелье - Михаил Ульянов

– У нас все так же, как и у вас, большевиков: у нас – литургия, у вас – торжественное собрание. У нас – заутреня, у вас – партучеба…

Святой отец в прошлом был полковник и знал жизнь и по ту, и по другую сторону монастырских стен.

Что касается Ленинианы, то, как бы нам ни хотелось откреститься от нее, – ничего не получится. Это целый пласт в истории нашей культуры. Не только одно громыхание славословия – здесь было и искусство, много талантливого, были открытия.

Важной вехой в Лениниане было явление Ленина народу в лице Бориса Васильевича Щукина, великого актера столетия. Он сыграл Ленина в фильмах «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году», а в театре – в спектакле «Человек с ружьем».

Парадокс состоял в том, что вахтанговец Щукин был актером мягких комических красок. До этого он блистательно сыграл Тарталью в «Принцессе Турандот» и Синичкина в спектакле «Лев Гурыч Синичкин». Были у него, правда, и роли большевиков. Но что бы он ни играл, все у него было замешано на комическом человеческом материале. Внимательный глаз профессионала заметит это и в художественных приемах, которые использовал Щукин, играя вождя, – в интонациях, жестах, нюансах…

Михаил Ульянов в образе Владимира Ильича Ленина. 1955 г.

Щукинское решение образа Ленина, найденные актером краски были канонизированы, утверждены идеологами партии на все дальнейшие времена, и все исполнители этой роли как бы уже не Ленина играли, а Щукина в его роли. Своего апогея это подражательство достигло в пору подготовки к 100-летию со дня рождения Владимира Ильича. Мы вообще тогда здорово переборщили, играя Ленина и в его заветы.

Как-то на одном заводе меня попросили загримироваться под вождя пролетариата и обратиться к рабочим с выступлением, с которым он когда-то обращался к народу. Просьба была вполне серьезной, на партийном уровне. Я опешил. Что это? Восстание из гроба? Ленин с томиком Ленина в руках? Как же надо не уважать взрослых людей, не верить в их умственные возможности, чтобы до такого додуматься!

В семидесятые годы у нас много было таких ритуальных действ, игр всерьез. Одна из них – игра в бригады коммунистического труда. Мы, вахтанговские актеры, тоже были распределены по бригадам комтруда завода «Динамо». Я был в бригаде Бориса Козина. Боря – кстати, хитрый мужик, – хоть и играл, как все, в «коммунистический труд», но «помнил свой кисет»: пользуясь моим «членством» в его бригаде, пробил себе и гараж, и холодильник – он меня науськивал, чтобы я ходил и все это клянчил у директора завода, благо я был к нему вхож. И не один Боря был таким. Он не лучше и не хуже других, жил нормально. Глупо было не воспользоваться моментом, ведь тогда все про все приходилось «доставать».

Ну, а наша, так сказать, витринная жизнь в бригаде комтруда заключалась в том, что артисты и рабочие как бы отчитывались друг перед другом о проделанной работе, о своих достижениях: я им про театр рассказываю, они мне – про выточку деталей. То-то всем нам интересно было!

И вот посмотрела бригада у нас в театре «Человека с ружьем», где я играл Ленина.

Никаких открытий в этой роли я сделать, понятно, не мог: не в моих то было силах, как не по силам и времени моему. И тем не менее я старался убрать из характера Ленина ту навязчивую улыбчивость, добротцу, простотцу, какую-то подчеркнуто назойливую человечность, которой как бы в нос зрителя тыкали: вот видишь, какой гуманный, а ведь гений. Я играл Ленина жесткого, угрюмоватого, сосредоточенного. И вот мой бригадир, отечески снисходительно взяв меня за плечо, памятуя о необходимости делиться опытом, сказал:

– А ведь Владимир Ильич был другой.

– Какой же?

– Он был мягче.

Боря произнес это куда как убежденно, со всей рабочей прямотой и правотой…

Я играл Ленина в спектакле «Брестский мир», поставленном по пьесе М. Шатрова, и в телефильмах, снятых тоже по его сценариям.

«Брестский мир» – спектакль первых лет перестройки. В нашем театре его поставил режиссер Роберт Стуруа. Эта пьеса была написана Шатровым давно. Ее долго не разрешали к постановке: там действовали Троцкий, Бухарин, Инесса Арманд. Раньше не то что на сцене их нельзя было играть – говорить о них было опасно.

Спектакль пользовался успехом. Но не только из-за этих имен, из-за каких-то исторических открытий и пикантных подробностей из жизни известных политиков – необычным было режиссерское решение пьесы, манера актерской подачи материала. Все артисты были без грима. Они играли исторические фигуры, а не подделывались под них. И играли со своих позиций, на которые каждому давалось право.

Работа в телефильмах была не из легких. По той простой причине, что здесь не требовалось никакой трактовки образа Ленина, а надо было по мере сил доверительно и проникновенно донести до зрителя ленинские, взятые из документов слова.

Остановлюсь лишь на одном эпизоде из фильма «Воздух Совнаркома», потому что считаю очень важным для себя один из выводов, который я извлек из этого эпизода.

Основой сюжета стала прогулка Ленина по территории Кремля с Бонч-Бруевичем и их разговор о пятидесятилетнем юбилее вождя, который его товарищи по партии хотели отметить пышно и широко. Ленина это сердило. Его вообще не интересовал всякий там быт – еда, одежда, слишком грандиозной была его цель, устремления, чтобы думать о подобном. Так же, кстати, и Сталин: у него в руках была вся власть над страной и каждым отдельным человеком. Сознания этой власти было достаточно.

Мелкота наших последующих «вождей» заключалась в том, что они, пользуясь своим положением, стремились как можно больше нахапать лично для себя, унести в собственные закрома. Высшее наслаждение неограниченной властью им было не по плечу.

Фильмы эти показали по телевидению через… двадцать лет – видимо, документальная правда, в них отраженная, пришлась не ко двору правителям семидесятых.

…В связи с изображением на сцене и в кино наших вождей я подумал вот о чем: ведь раньше никогда царей-батюшек на сцене не изображали. Вероятно, это считалось кощунством. Как это: какой-то скоморох – наша профессия в глазах знати выглядела полупристойной – выйдет на сцену Мариинского или Александринки и будет изображать из себя русского императора! И зачем его вообще изображать, когда вот он, существует вживе.

Запечатлеть Екатерину Великую на портрете – это одно, но представлять ее на сцене какой-то актрисе без роду без племени… У нас же при жизни Сталина десятки «Сталиных», попыхивая трубкой, выходили на сцену (о киноэкране я уже не говорю). И больше того: кто-то ему в его роли нравился, кто-то не очень, хотя всегда его играли с величайшим пиететом.

То, что мы разыгрывали на сцене в те годы, было как бы мистерией, наподобие той, что разыгрывается в дни религиозных праздников у католиков, когда ритуально точно повторяются сценки из Библии, сюжеты, оторванные от истинной жизни, от конкретных людей, навсегда затверженные в малейших деталях.