Книга Болезнь и смерть Ленина и Сталина - Юрий Лопухин

Переезд повлиял благотворно на состояние Ильича. Он начинает все более и более крепнуть физически. По моему впечатлению, даже создает план, по которому должно идти его выздоровление. Первое, на что он обращает свое внимание, это беспомощность. Он замечает, что около него слишком много людей, и все потому, что он – больной лежачий. Вот если встать… Он обращает внимание на ногу, делает попытки двигать ею. Ему запрещают, но он настаивает, а настоять умеет, на то он – Ильич.

Я хорошо помню его первые попытки встать около кровати: вот он привстал, постоял и опять ложится… В последующие дни он делает попытки шагать, увеличивает число шагов. Далее он усложняет, прибавляет и придумывает другие упражнения для мышц. Из комнаты на террасу – две ступеньки, он и их использует для упражнения. И так с каждым днем становится крепче и независимее. В конце июля решают, что сестер можно отпустить. С ногой дело, кажется, налаживается. Теперь все его внимание переносится на речь…

1 августа, гуляя с Надеждой Константиновной в саду, Владимир Ильич стал что-то требовать, произнося звуки «а», «о», «и», «у». Это было требование изучать азбуку. С этих дней он упорнейшим образом начинает учиться речи. Тут нам всем приходилось думать только о том, как отвлечь его чем-нибудь от напряженной работы, иначе он способен заниматься целыми днями. За пять месяцев – с августа по январь – он сделал такие большие успехи, что все мы, находившиеся около него, верили в то, что летом 1924 года он уже будет свободно говорить.

Почти одновременно с занятиями Владимир Ильич начал читать газеты. Началось это с журнала «Прожектор», который Ильич взял со стола и внимательно просмотрел, а 8 августа потребовал газеты. После долгих сомнений, совещаний профессоров… разрешили дать газеты…

Однажды он, указывая на газеты Надежде Константиновне, начал что то объяснять. Она не поняла, позвала Марию Ильиничну. Ильич терпеливо жестами пояснял нам свое желание: согнул ладонь так, что между большим и указательным пальцами оставалось сантиметра два. Ходил по комнате и пытался подыскать подходящий предмет, который мог бы объяснить нам, что ему требовалось. Он показал на книгу – на одну, на другую.

Нами предполагались различные решения, но неверные, потому что Владимир Ильич вначале смеялся, потом досадливо отмахивался и потом совсем махнул на нас рукой. Но предмет был ему, видимо, необходим, и он три дня пытался дать нам понять, что ему нужно. Я предположил, что все это связано с газетами, и на следующий день сделал подборку за месяц. Радостный возглас: «Вот, вот, вот!». Спрашиваю (мелькнула мысль), может, надо сброшюровать в комплект? «Вот, вот, вот!» – подтвердил Владимир Ильич. Доволен, что поняли наконец. Мария Ильинична – радостная, восклицает: «Ну, Володенька, это я сейчас сделаю!».

Нам приходилось с трудом, под разными предлогами отрывать его от занятий, чтобы он не переутомлялся. Самым излюбленным предлогом для этого были прогулки по парку, поиск грибов. Ильич обладал острым зрением, часто раньше всех видел грибы, указывал нам, частенько посмеивался над нашей слепотой и особенно над Надеждой Константиновной, которая в связи с близорукостью очень часто пропускала грибы. Через некоторое время эти занятия ему надоели, но он всегда охотно принимал в этих прогулках участие, видя, что они приносят радость Надежде Константиновне и окружающим. Это было ясно из нескольких случаев: Надежду Константиновну вызывали к телефону во время прогулки, и ей приходилось отлучаться. Он переставал искать грибы и становился равнодушным к этому занятию. Возвращалась Надежда Константиновна – и снова смех и активные поиски. Это трогательное внимание Ильича к окружающим и особенно к Надежде Константиновне можно было наблюдать часто.

Однажды я был невольным свидетелем и такого: Ильич сидит с Надеждой Константиновной. Она читает, он внимательно слушает. Иногда требует перечитать то или другое место. Настроение, кажется, у обоих прекрасное. Но вот она вышла. Ильич уселся, закрыв несколько лицо рукой, облокотившись на стол в задумчивой позе… И вдруг из под руки катятся слезы… Чу, шорох. Шаги. Кто-то идет. Ильич выпрямился. Смахнул слезы. Взялся за книжку, как будто ничего не было…

Владимир Ильич несколько раз высказывал желание поехать в Москву, в Кремль. Но мы, окружавшие его, боясь длительного пути, боясь волнения, которое вызовет вид Кремля, Совнаркома и других мест, под разными предлогами отклоняли эти поездки. Ильич не настаивал.

Но однажды случилось иначе: Владимир Ильич и Надежда Константиновна гуляли в саду, когда К. Зорька, которого я сменил (позднее к Рукавишникову для дежурства у больного Владимира Ильича присоединились студенты-медики Казимир Зорька-Римша и Николай Попов. – Ред.), зашел прощаться перед отъездом: «Еду в Москву, до свидания, Владимир Ильич». Прощается с Надеждой Константиновной и со мной. Ушел. Владимир Ильич рассчитал, что теперь наверно машина есть, и решил поехать в Москву. Направляется во двор, где находится гараж.

Во дворе стрит открытая машина, которая ждет Зорьку – он обедает. Владимир Ильич направляется к ней. Мария Ильинична, обращаясь ко мне, говорит: «Владимир Александрович, крикните Рябову (шоферу), чтобы вывел крытую машину». Кричу. Машина выведена. Ильич торжествующе садится и терпеливо ждет, посмеиваясь над сборами растерявшихся Надежды Константиновны и Марии Ильиничны. Ну, вот все готовы. Поехали. Мария Ильинична шепчет мне на ухо: «Скажите Рябову, чтобы он свернул на дорогу, по которой ездим в лес за грибами». Сказал. Повернули. Момент для этого маневра был очень удобный: Владимир Ильич оглянулся назад, на идущую с К. Зорькой машину, и сразу не заметил поворота. Но не проехали мы и 10 сажен, как наше плутовство было открыто. Властный жест – остановить. Владимир Ильич указывает направление…

Улыбается, несколько волнуется, тормошит меня и указывает на шофера: «Велите ехать скорее». Его веселый вид заражает постепенно и Надежду Константиновну и Марию Ильиничну, которые сначала были очень взволнованы этой поездкой.

Действительно – Кремль, Москва, Совнарком – есть чему волноваться. Для Ильича это не развлечение. Но Ильич весел, Ильич доволен, и постепенно все мы начинаем улыбаться и шутить: «Владимир Ильич, а ведь к нам в Горки гости едут…» Ильич смотрит на меня вопросительно. «Владимир Николаевич Розанов едет. Скоро, вероятно, встретимся. Вот будет удивлен!» Мария Ильинична шутливо говорит: «Володя, тебя в Кремль не пустят, у тебя пропуска нет». В ответ – взрыв смеха.

Верстах в 14 от Москвы открывается прекрасный вид. Владимир Ильич в восторге. Он буквально не может усидеть на месте и требует скорее ехать. Версты через три встречается Розанов. Увидев Владимира Ильича, он опешил, растерянно спрашивает: «Куда вы направляетесь?». Объяснили – в Москву. Глаза Ильича искрятся от удовольствия. Приглашает Розанова пересесть в наш автомобиль. Поездка продолжается.

Вот Кремль. Часовой осматривает пропуска у нас, а Ильич сидит, откинувшись в угол автомобиля. Еле заметная улыбка мелькает на его лице – пропуска нет. Часовой наклоняется ближе, чтобы рассмотреть пассажира, не показавшего пропуск. Увидел и отпрянул. Вытянулся в струнку, руку под козырек, и на лице все чувства: удивления, восхищения, почтительности. Проезд свободен.