Книга Золотая струя. Роман-комедия - Сергей Жмакин

В ответ Рюмин захохотал – как-то радостно, издевательски.

– К сожалению, затруднит, – сквозь смех услышал Бестужев. – Дело в том, уважаемый Николай Иванович, что в данный момент я сижу в шезлонге под полосатым тентом на берегу Атлантического океана в Майями-Бич, и в руке у меня запотевшая баночка прекрасного, холодного пива.

– Вот как? – вырвалось у Бестужева, холодок тревоги шевельнулся в его душе. – А что вы там делаете?

– Мы с Анатолием Петровичем в творческой командировке. Боюсь, роуминг съест изрядно денег на моем телефоне. Прилетайте лучше вы к нам во Флориду.

– Надолго вы там?

– Еще пару дней здесь потусуемся. А что случилось?

– Ничего особенного. Просто надо поговорить. Я дождусь вашего приезда.

– Как вам будет угодно, – сказал Рюмин и первым бесцеремонно отключил свой телефон. Денег пожалел, подлец, денег у него мало.

Через три дня он неожиданно позвонил сам.

– Николай Иванович, мы уже дома. Вы хотели поговорить. Наверное, опять заказ? Я слушаю вас.

– Нет, нет, это не телефонный разговор, – ответил Бестужев, а сам подумал: «Ишь ты, опять с нас денег надеется содрать».

Они условились о встрече. В назначенный час Бестужев встретил Рюмина в вестибюле здания областного Правительства и провел в свой кабинет.

– Чай? Кофе? – спросил он.

– Спасибо, к сожалению, некогда мне чаи распивать, работа ждет, – сказал Рюмин. – Вы хотели что-то сказать?

– Хотел сказать, что вам идет атлантический загар.

– Благодарю.

Бестужев уселся за стол в чиновничье кресло, жестом приглашая Рюмина сесть на стул напротив. Рюмин сел и оказался, как бы, в роли просителя или подчиненного, что ему явно не понравилось. Он закинул ногу на ногу и спросил:

– Курить-то можно?

– Курите, я потом проветрю, – сказал некурящий Бестужев. – Виктор Алексеевич, давайте сразу договоримся, наш разговор строго конфиденциальный. Пусть каждое слово останется между нами. Хорошо?

– Мне уже страшно, Николай Иванович.

Что у вас приключилось?

– Договорились?

– Ладно, я умею хранить тайны. Выкладывайте, – сказал Рюмин, закуривая.

Бестужев вдруг засмеялся, сокрушенно качая головой.

– Я сказал что-то смешное? – удивился Рюмин.

– Нет, я так. Просто любуюсь вами.

– Да что вы говорите! – Рюмин иронично выпустил в потолок струю дыма и демонстративно взглянул на часы.

– А если серьезно, – и Бестужев разом посерьезнел, нахмурил брови, – то скажите, Виктор Алексеевич, вы ведь родились в этом городе?

– Да, здесь я родился, крестился, закончил школу, женился, потом уехал учиться в Суриковское, потом вернулся и живу здесь по сей день. А что?

– Надеюсь, вы патриот своей малой родины? – поинтересовался Бестужев.

Рюмин молча курил, пытливо поглядывая на него. Потом спросил:

– У вас пепельница есть?

Бестужев достал из ящика стола целомудренно чистую хрустальную пепельницу.

– Как метко выразился один великий классик: «На патриотизм стали напирать…», – сказал Рюмин и замолчал, загадочно улыбаясь.

– …Видимо, проворовались, – закончил за него Бестужев. – Не только вам доводилось читать Салтыкова-Щедрина. Зачем цитировать больного, желчного, озлобленного на весь белый свет человека, который видел вокруг себя только плохое? Виктор Алексеевич, давайте о хорошем. Вы ведь прекрасный художник, насколько я знаю?

– Не мне судить, – с некоторым удивлением ответил Рюмин. – Вы разве видели мои картины?

– Представьте себе – да, видел. Я ознакомился с альбомами «Город на холсте» и «Художники родного края в собрании художественного музея». Да вот же они. – Бестужев встал, взял с полки альбомы и положил перед Рюминым. – Из всех представленных здесь картин, ваши работы, на мой субъективный взгляд, да и не только мой, самые яркие и талантливые.

Рюмин затушил сигарету.

– Бог ты мой, когда это было! – произнес он с ноткой грусти, перелистывая цветные, глянцевые страницы. Заметно было, что он тронут. – Где вы их откопали?

– Места надо знать, – засмеялся Бестужев. – И я подумал… Вернее, мы подумали, поскольку я говорю не только от своего имени: а что, если вам провести персональную выставку своих работ? Так сказать, подведение итогов двадцатилетней творческой деятельности. Или тридцатилетней. Вывеску можно придумать.

– Да кто ж мне это позволит? – Рюмин усмехнулся. – Там, как говорится, свои да наши в очередь стоят.

– Не вопрос. Поможем, – заверил Бестужев, в упор глядя на него. – А чтобы хорошенько подготовиться к персональной выставке, вам нужна своя художественная мастерская. Так?

– Ну, это уже на грани фантастики.

– Для нас не фантастика. Решим и это. Не против?

С минуту они безмолвно смотрели друг на друга.

– Николай Иванович, никак не могу объяснить вашу внезапную щедрость, – нарушил молчание Рюмин.

– Легко объяснить. Государство определило культуру приоритетным направлением, поставлена задача поднять, разбудить культуру в регионах. Вот мы и рассчитываем на плодотворное сотрудничество с вами, как человеком творческим, талантливым. Необходимо встряхнуть творческие союзы, в том числе и Союз художников. Нужна, как говорится, свежая, молодая кровь. Чего таить, обленились некоторые руководители, забронзовели. Нам нужны личности, способные создать условия для креативных людей. Очень на вас надеемся.

Рюмин в задумчивости почесал затылок.

– Прекрасно вас понимаю, Николай Иванович. Я эту тему уже сто раз думал-передумал. Очень хорошо, что у нас конфиденциальный разговор, и можем говорить откровенно. Вот скажите мне: мы ведь живем при капитализме?

– Получается, что при капитализме, – согласился Бестужев. – И что?

– Капитализм – это такая безжалостная система, которая ориентирована на деньги. Чем больше у меня денег, тем больше шансов выкрутиться из всяких жизненных передряг да и вообще физически выжить. Согласны?

– Есть логика, – кивнул Бестужев. – И что?

– А вы мне предлагаете работу за копеечную зарплату.

– Да какая это работа, это скорее общественная нагрузка. В свободное время пишите на здоровье свои картины, – сказал Бестужев.

– Писать картины, которые никому не нужны? Сводить концы с концами? Нет, это не по мне.

– И мастерскую вам не надо? – спросил Бестужев.

– Если надо будет, я её просто куплю. И никому не буду чем-то обязан.

– Да уж, Виктор Алексеевич, избаловал вас уринальный художник Сидоров. Хорошо ли на чужой шее сидеть?