Книга Падшая Грейс - Мэри Хупер

Похороны предполагались величественные и роскошные. Семье Седрика Вэлланда-Скропса, покойника, принадлежал большой мавзолей на церковном кладбище, места в котором хватило бы на добрых два десятка могил, и потому церемонию собирались разбить на две части: первая должна была пройти в церкви, а вторая — непосредственно у места упокоения усопшего, в дальнем конце кладбища. Процессию скорбящих от дома покойного до церкви должен был возглавлять человек, несущий подушечку с регалиями; лошадей украшали свежевыкрашенные плюмажи; дубовый гроб на повозке со стеклянным верхом был накрыт бархатным покровом, богато отделанным бахромой, а за гробом следовал по меньшей мере десяток экипажей. Для всех, кто придет на похороны, были приготовлены памятные подарки: черные шелковые шарфы, ленты на шляпы и перчатки.

Грейс несколько раз пыталась завязать разговор со своей напарницей, чтобы скоротать время, но Джейн жила и работала в похоронном бюро уже десять лет, с тех пор как ей исполнилось девять, и относилась к своей роли чрезвычайно ответственно. Ей не составляло никакого труда постоянно сохранять на лице трагическое выражение, а иногда, когда ей удавалось убедить себя в том, что это она лежит в гробу, девушка даже проливала несколько настоящих слезинок. Нервная и подобострастная, она мало разговаривала, когда не работала, и никогда — во время похорон: миссис Победоноссон сумела убедить ее в том, что наемная скорбящая должна делать лишь одно — скорбеть, а каждое слово миссис Победоноссон было законом. Таким образом, Грейс, поняв, что разговорить Джейн не удастся, наконец замолчала и стала наблюдать за подготовкой к похоронам нищих, происходившей менее чем в тридцати шагах от церкви.

Церковь Сент-Джуд была одной из немногих церквей в Лондоне, где еще оставалось свободное место для новых захоронений, и здесь, в заброшенной части кладбища, двое гробокопателей орудовали лопатами на участке примерно десять футов длиной. Копая землю, они наткнулись на большое количество человеческих костей, оставшихся от предыдущих захоронений и лежавших у самой поверхности: бедренная кость тут, ключица там, а однажды из большого кома земли они извлекли человеческий череп. Однако жуткие находки не вызвали у гробокопателей ни малейшего трепета: погружая заступы в землю, они насвистывали нехитрый мотив, весело переругивались и подшучивали друг над другом. В это утро они могли вести себя беззаботно: поскольку хоронить должны были нищих из работного дома, рядом не было ни друзей, ни родственников умерших, чувства которых следовало уважать, а следовательно, не было нужды демонстрировать почтительность.

С одной стороны ямы стояла тележка с запряженным в нее осликом. В ней лежали три неаккуратных, рваных свертка: нищим не полагалось гробов, и трупы заворачивали в жалкое тряпье, предоставленное церковным приходом. Из одного свертка торчали клок волос и нога, и, заметив это, Грейс содрогнулась. По крайней мере, подумалось ей, мама избежала ужасной участи быть погребенной как нищенка: когда она умерла, им хватило денег обеспечить ей достойные похороны и, кроме прочего, — отдельную могилу. Деньги дали добросердечные соседи, хотя самих похорон Грейс уже почти не помнила. Грейс также мысленно поблагодарила повитуху, миссис Смит, за помощь: не дай она девушке добрый совет (и денег на билет до Бруквуда), ее собственный ребенок оказался бы в общей могиле, такой же, как эта, выкапываемая у нее на глазах.

В полдень гробокопатели устроили обеденный перерыв, достали завернутые в газету ломти хлеба с сыром и стали с аппетитом их уплетать, после чего, ввиду отсутствия свидетелей, спокойно бросили газету, хлебные корки и огрызки яблок в общую могилу. («Ты это видела?!» — в ужасе спросила Грейс у своей напарницы, но Джейн промолчала и продолжала смотреть строго перед собой.) Покончив с нехитрым обедом, один из мужчин скрылся в близлежащей таверне под названием «Лиса и виноград» и вскоре вернулся, неся кувшин с элем на недавно вырытом черепе — эта шутка вызвала новый приступ веселья у его товарища. Опустошив кувшин, гробокопатели возобновили работу и, когда могила показалась им достаточно глубокой, сбросили в нее тела, присыпали их землей и небольшим количеством извести, после чего вместе направились в таверну, чтобы пропить полученные деньги.

Грейс и Джейн продолжали стоять. Ожидание, подумала Грейс, не такое уж приятное занятие, ведь оно означало слишком много свободного времени, чтобы беспокоиться о своей судьбе, а еще больше — о судьбе Лили. О бедняжке всегда кто-то заботился: сначала мама, затем Грейс; обе делали скидку на ее простодушие и защищали от неприятной и тяжелой реальности. А сейчас… Кто сейчас заботится о благополучии Лили? Хорошо ли к ней относятся в доме Победоноссонов? Грейс несколько раз интересовалась у миссис Победоноссон, как дела у сестры, но получала лишь уклончивый ответ: «У нее все так, как того и следовало ожидать» или «Горбатого могила исправит», и эти заявления никак не могли успокоить Грейс. Она понимала, что перестанет волноваться, только если сможет навестить Лили и сама во всем разобраться, но пока что у нее никак не получалось сходить в дом в Кенсингтоне: Победоноссоны позволяли прислуге по воскресеньям отдыхать (в разумных пределах, конечно), но в этот день они должны были сходить в общественную баню, постирать свои вещи, заштопать чулки, починить одежду, выгладить и вычистить похоронное платье, а также отстоять утреннюю и вечернюю службы в церкви. Впрочем, Грейс прикинула, что до Кенсингтона сможет дойти за час, а потому решила в ближайшее воскресенье встать очень рано, совершить все предписанные действия до полудня, потом сходить в церковь и сразу же после окончания службы отправиться в Кенсингтон.

За то время, что она работала на семейство Победоноссон, она многому научилась. Первые несколько дней Грейс чувствовала себя ужасно несчастной, пытаясь примириться с новым поворотом судьбы; наконец ей удалось смириться с тем, что теперь она будет жить именно так — одна, без Лили, выполняя утомительную, тяжелую работу (когда она была свободна от участия в похоронах, ей приходилось шить саваны или внутреннюю обивку гробов или вышивать памятные вещицы), деля крохотную комнатушку с Джейн и не имея ни личного пространства, ни какой-либо собственной жизни. Грейс уговаривала себя, что, по крайней мере, ей не приходится беспокоиться об оплате за комнату, или о том, где раздобыть денег на корочку хлеба, или как не замерзнуть насмерть на лондонских улицах. Жизнь в доме Победоноссонов избавила ее от прежних тягот — голода, лишений и постоянно маячившей вероятности оказаться в работном доме. Однако на смену старым трудностям пришли новые: четырнадцатичасовой рабочий день в ужасных условиях и отсутствие человека, которого она могла бы считать другом.

К тому же Грейс одолевало чувство, похожее на ностальгию. Это не имело никакого смысла, ведь последним ее домом была уродливая комната без мебели и они с Лили чуть не умерли там от голода; но это слово было единственным, с помощью которого она могла описать свое ощущение одиночества и потери собственного уголка.

Грейс ни секунды не сомневалась в том, что вина за все происшедшее лежит исключительно на том человеке — одноруком, который пришел к ней ночью и разрушил все. Если бы с ней не случилось того, ей не пришлось бы бежать; она осталась бы в пансионе вместе с Лили, стала учительницей, а со временем, возможно, удачно вышла бы замуж. Теперь же достойная жизнь выскользнула у нее из-под носа, а будущее казалось покрытым мраком. Она падшая женщина и навсегда такой останется.