Книга Лето придёт во сне. Часть 2. Оазис - Елизавета Сагирова

Поняла я так же секрет белых волос Машуты, поразивших меня в первый день. Вообще, я и раньше слышала, что волосы можно перекрашивать и некоторые бесстыжие женщины делают это, несмотря на всеобщее осуждение. Удивило другое – какие разные и зачастую неестественные цвета выбирали местные девушки. И Машута с её снежной шевелюрой оказалась в этом далеко не самой дерзкой. Повидала я здесь девиц как с розовыми, голубыми и красными волосами, так и с двухцветными прядями, и совершенно пёстрыми, когда на одной голове были собраны, казалось, все существующие оттенки волос.

Причёски также удивляли разнообразием. За годы в приюте я привыкла видеть только косы, две у девочек, одну у девушек и тоже одну, но скрученную в пучок на затылке – у воспитательниц и учительниц. Здесь же разбегались глаза. Мальчишеские стрижки, как у Аси, строгие каре, россыпи тонко заплетённых косичек, высокие сложные укладки, тугие кудри и царственные локоны – всё это поражало моё и без того перегруженное впечатлениями воображение.

Разумеется, Яринка уже вовсю экспериментировала со своими волосами, каждый божий день меняя по несколько причёсок. Она бы, наверное, их и перекрасила, если бы раздобыла краску, но такой возможности у нас, к счастью, не было, и моя подруга оставалась солнечно-рыжей, что, на мой взгляд, и было лучшим решением. Косметику Яринка тоже не обделила вниманием и пару раз попробовала сделать макияж с помощью Вики, которая взялась учить её этому. Но на улице жарило южное солнце, море манило, и тщательно наложенные тушь и румяна очень скоро оказывались размазанными по Яринкиной физиономии. Яринка смеялась и шла смывать их морской водой, с разбегу ныряя в пену прибоя…

Не буду врать, что мне не хотелось поэкспериментировать со своей внешностью. Я бы с удовольствием попробовала накраситься, как и перемерить кучу одежды, оказавшейся в нашем распоряжении. Но мне мешали многочисленные повязки. А ещё я очень стеснялась полосы выбритых волос над правым ухом и всё время носила найденную Яринкой шляпку с лентами.

Вообще, мой плачевный вид на фоне нарядных и ослепительно-красивых соседок порядком меня угнетал. Особенно после того, как в клинике доктор, наконец, снял мне швы с лица, и я осмелилась спросить у него разрешения посмотреть на себя. Он не стал возражать и кивнул в сторону санузла, где в висевшем над раковиной зеркале я и смогла, наконец, увидеть то, что раньше скрывала повязка.

Честно говоря, мне хватило одного недолгого взгляда, чтобы отбить всякую охоту в ближайшее время приближаться к зеркалам. Щека, висок, правая сторона подбородка, часть шеи были сплошной припухшей раной неприятного багрового цвета.

Я отшатнулась к дверям и подняла перед собой руки, словно пытаясь защититься от этого зрелища. Рядом неслышно возник доктор, положил ладонь мне на плечо.

– Всё не так страшно, как выглядит, – его голос звучал очень ровно, профессионально, и поэтому не вызывал ни малейшего доверия. – Повреждены только мягкие ткани, лицевой нерв не задет. После заживления, конечно, останутся шрамы, но их можно будет сгладить лазерной шлифовкой.

Я уныло кивнула и отвернулась от зеркала. Ладно, было бы о чём переживать – я не Яринка, сногсшибательная красота мне и раньше не грозила, так что шрамом больше, шрамом меньше…

Я даже не стала делиться этим маленьким происшествием с соседками, и они не заметили, что в тот день я была задумчивее, чем обычно. А день этот мы провели на пляже.

Мы там почти все дни проводили, благо, пляж – вот он, только выйди за дверь и обогни здание. Мы приходили туда после обеда, когда работавшие в ночь Вика и Ася просыпались и, потягиваясь, выплывали из душа. Они совсем не походили на измученных, несчастных, вынужденных торговать своим телом женщин, таких, какими я представляла их раньше. Всегда улыбчивые, разговорчивые, готовые ответить на любой вопрос, девушки очень располагали к себе. Теперь я понимала Яринку, поддавшуюся их чарам с первых дней пребывания в Оазисе. И, пусть меня до сих пор иногда раздражала её манера всюду следовать за Асей и Викой, восторженно заглядывая им в рот, но я иногда ловила себя на том, что сама поступаю очень похоже.

Вот и на пляж мы начинали собираться сразу, как только туда отправлялись наши старшие подруги. Вика и Ася ложились на шезлонги, а мы занимали места по бокам, всегда готовые подать им крем от загара или стаканчик с соком. Меня утомляло яркое солнце, я пододвигала к себе один из зонтиков, укрываясь в его тени. А вот Яринка жарилась вовсю и уже через неделю приобрела ровный светло-коричневый загар, очень красиво оттеняющий её зелёные глаза и рыжие волосы.

Разумеется, мы не просто лежали на шезлонгах, перекусывая фруктами. Девочки часто купались, мне же оставалось только подходить к кромке прибоя, чтобы окунуть руки в гребешки волн, и, пусть бинтов на мне уже не было, мочить свежие рубцы солёной водой не рекомендовалось. Зато я научилась строить замки из песка и окружать их рвами, которые сами заполнялись водой.

А когда приближался вечер и Ася с Викой покидали пляж, удаляясь по своим взрослым делам, мы с Яринкой шли бродить по острову. Просто ходили, присаживались на скамейки, трогали стволы пальм, гладили важных павлинов, смотрели на людей. Люди на нас почти не обращали внимания, лишь иногда мужчины, из гостей, пытались завязать игривые беседы, но мы, как научили нас соседки, коротко отвечали: "Извините, мы не работаем" – и быстро уходили.

Бродя без цели, однажды мы приблизились к Русалкиной яме. День выдался погожий, на море стоял штиль, и я не увидела буйного прибоя у камней, как это было в первый раз. Без вздымающихся волн и создаваемого ими угрожающего рокота Русалкина яма выглядела почти безобидно. Лишь вода, из-за прячущейся под ней глубины, выглядела куда темнее, чем на пляжах, и напоминала о том, какое это печальное место. Мы не стали туда подходить, лишь посмотрели издалека.

По некому молчаливому уговору, ни я, ни Яринка не расспрашивали о Русалкиной яме у Вики или у Аси. Хотя меня мучил вопрос, были ли найдены и погребены тела погибших девушек, или этим просто никто не озаботился? Почему-то становилось очень обидно за них, хоть я и считала все обязательные похоронные церемонии чепухой, ведь мёртвым уже всё равно, как с ними обойдутся. Но думать о том, что эти несчастные до сих пор там, в холодной глубине, где только ил и темнота, было невыносимо.

По вечерам, когда Ася, Вика и остальные девушки нашего домика, наведя полный марафет и нарядившись, отправлялись на работу, о характере которой я каждый раз старалась не думать, мы с Яринкой оставались вдвоём. В эти часы уединения нам нравилось хозяйничать на первом этаже, готовить себе ужин в кухне, сидеть на диване в столовой перед большим плоским экраном (не чета убогим телеящикам из гостиных приюта), подолгу нежиться в ванной.

Как и рассказывала мне Яринка, выходить после восьми вечера нам запрещалось. Алла, темноволосая высокая девушка весьма внушительных форм, из соседней с нами комнаты, старшая и главная по дому, не закрывала нас, уходя, но взяла обещание – оставаться внутри до утра. Мы охотно пообещали. Не знаю, как Яринке, а мне совсем не хотелось встречаться нос к носу с полуголой пьяной публикой, которой хватало на улицах Оазиса после заката. Какой-то интерес, конечно, остался, и первые вечера я провела у окна, наблюдая за пляжным весельем гостей, но вскоре это надоело – ничего нового они не делали.