Книга Дитя огня - Юлия Крен

Однако Матильда ничего этого не знала и не искала в ней черты той печальной девушки.

– Разумеется, ты права, – коротко сказала она.

Арвид внимательно прислушивался к разговору Вильгельма и его советников. Обычно подобные дела его совершенно не интересовали и все слова – касались они Нормандии, графа, его семьи или самих собеседников – пролетали мимо его ушей. Но сегодня юноша впитывал каждое слово: ему нужно было занять чем-нибудь свой разум и заглушить воспоминания о том, как три года назад он вместе с Матильдой блуждал по лесу, и о том, как сегодня утром он прижал ее к своему телу так же крепко, как тогда. В тот момент ему показалось, что эти годы длились не дольше, чем взмах ресниц, и не имели никакого значения. Да и что могло иметь значение без… нее?

Арвид тряхнул головой и попытался думать не о Матильде, а о Герлок, ведь речь шла о ее замужестве. Он едва знал эту девушку, но о таких разговорчивых людях можно составить мнение, увидев их всего лишь пару раз. Судя по всему, Герлок была очень самоуверенной, немного дерзкой, слишком назойливой и громкоголосой, но в целом весьма приятной особой.

Интересно, Гильом Патлатый, могущественный граф Пуатье, хотел себе именно такую жену? И почему у него такое смешное прозвище? Арвид недоумевал, в то время как советники графа произносили это имя без тени улыбки. Видимо, они слышали его так часто, что оно уже перестало казаться им забавным.

Трое мужчин неизменно присутствовали почти при каждом разговоре. Бернард, которого нарекли Датчанином по названию его родины, был добросовестным человеком, строгим к себе и другим. Он отличался острым умом и всегда больше всех знал о событиях, происходивших в Нормандии и соседних областях. Второго мужчину, Бото, тоже называли Датчанином. Судя по его красному лицу, он относился к себе не так строго, как Бернард, а, наоборот, в полной мере наслаждался радостями жизни. Бото был крестным отцом маленького Ричарда, часто упражнялся с ним в искусстве владения мечом и верховой езде. Он происходил из семьи, которая служила Вильгельму уже не в первом поколении: его отца тоже звали Бото, и он входил в окружение отца Вильгельма, Роллона. О телесном благополучии Ричарда заботился Осмонд де Сентвиль – самый молодой и вспыльчивый из всех троих. Он предпочитал воевать, а не разговаривать, подобно тому как Вильгельму больше нравилось молиться, чем руководить страной. У них обоих не было выбора, им обоим приходилось подавлять свою истинную природу и выполнять обременительные государственные обязанности.

Теперь в эти обязанности входило выдать замуж Герлок и извлечь из этого наибольшую политическую выгоду. В этом отношении кандидатура Гильома Патлатого вызывала некоторые сомнения.

– Гильом Патлатый – враг Гуго Великого. Стоит ли заключать такой тесный союз именно с ним? – тревожился Бото.

Вильгельм молчал. Он почти всегда молчал, как и Арвид. На вопрос ответил, как это часто бывало, Бернард, известный своей рассудительностью:

– Это не должно нас интересовать, не в последнюю очередь потому, что король Людовик все больше освобождается от влияния со стороны Гуго. Возможно, будет не так уж плохо показать, что в самоуверенности и силе мы ничуть не уступаем франкскому королю.

– Гуго не станет усугублять вражду. Напротив, он обязательно посетит помолвку в новом замке в Лион-ла-Форе, чтобы лично засвидетельствовать свою притворную благосклонность.

– А мы сможем доказать, что обладаем таким же богатством и изысканными манерами, как и наши соседи, – заметил Бернард. – Нужно дать Герлок очень хорошее приданое.

От такого количества имен и названий внимание Арвида стало слабее, и перед его глазами снова возник образ Матильды. Ему так долго удавалось держаться от нее на расстоянии и не вспоминать о том, что, когда Вильгельм уезжал из Руана к сыну, она находилась в непосредственной близости от него. Но сегодня Арвид не сдержался. Увидев, как на Матильду, хрупкую девушку, летит камень, он просто не мог поступить иначе. Как она сейчас? Может быть, до сих пор дрожит?

Арвида охватила дрожь, и он глубоко вздохнул.

– Кстати, в том, что Гуго приедет в Лион-ла-Форе, есть и хорошие стороны, – сказал Бото. – У нас появится возможность еще раз доказать, что если он все же захочет захватить власть, то в нашем лице сможет найти сильного союзника. В то же время нам нельзя открыто принимать чью-либо сторону – наоборот, мы должны пообещать Людовику, что будем оказывать ему всяческую поддержку, до тех пор пока он не поставит под угрозу независимость Нормандии и могущество нашего графа.

Арвид вспомнил, какой неустойчивой была власть в королевстве. Людовик, который хотел убить его, своего племянника, правил уже почти три года, но, несмотря на свое юношеское честолюбивое желание убедить весь мир в обратном, так и не смог полностью освободиться от гнетущей опеки Гуго Великого, по чьей милости и стал королем. В подчинении Гуго находилось влиятельное аббатство Сен-Дени, он пребывал в Париже и обладал обширными территориями, в то время как владения Людовика были ничтожно малы. Неудивительно, что втайне он желал захватить Нормандию, но, чтобы одолеть Гуго, ему придется приложить максимум усилий.

Осмонд поклонился и впервые с начала разговора произнес:

– Мы еще не вспоминали о том, что, хотя Гильом Патлатый и богат, Аквитания раздроблена, как и прежде. А вдруг ему не удастся надолго объединить свои земли? Слабый зять не сможет помочь графу, если Нормандия когда-нибудь подвергнется нападению.

– С другой стороны, – заметил Бернард, – слабый зять не сможет напасть на Нормандию. Именно потому, что у Гильома Патлатого есть сильные враги, ему будет некогда бросать хищные взгляды на родину будущей жены.

Осмонд молча кивнул, остальные тоже не стали искать новые аргументы. Самое важное уже прозвучало, и теперь Вильгельм должен был принять решение. Как всегда, он смотрел немного рассеянным взглядом, будто в мыслях витал где-то далеко, но, когда Бернард покашлял, граф вздрогнул и решительно заявил:

– Хорошо. Значит, доводов в пользу свадьбы Герлок и Гильома Патлатого у нас больше, чем против нее.

Осмонд нахмурился. Вероятно, в глубине души он считал, что решения должны основываться на осознании собственной силы и пылких убеждениях, а не на трезвой оценке преимуществ и недостатков, однако, поскольку среди всех этих людей его мнение имело ничтожный вес, возражать не стал. Практичный Бернард поднялся, явно радуясь тому, что так быстро убедил графа.

Бернард преданно служил Вильгельму, но Арвид часто видел, что он завершал собрания, как только достигал своей цели. Стремление любым способом укрепить власть графа и обеспечить ему успех не вызывало желания быть его другом и проводить с ним как можно больше времени.

Арвид тоже не считал себя другом Вильгельма, хотя и не встал с места, когда Осмонд и Бото последовали за Бернардом. Графу казалось естественным то, что советники его избегают, и он старался всегда находиться в окружении монахов. Он неустанно повторял, что своей настоящей семьей считает тех, с кем посещает богослужения, постится и целые дни, а иногда и ночи посвящает молитве, но в действительности для них он оставался таким же неприступным, как для Бернарда и Бото. Ни с одним человеком Арвид не проводил больше времени, чем с Вильгельмом, но, несмотря на это, за последние два с половиной года они ни разу не поговорили по душам, не поделились своими чувствами, не произнесли дружеских клятв. Арвид был даже рад этому. Он мог бы подружиться с Вильгельмом: конечно, тот был графом и воином, но не властным и жестоким, а скорее задумчивым, и всегда печалился оттого, что не имел возможности вести праведную жизнь. Однако в душе Арвида тоже жила печаль, и если Вильгельм не мог ни на кого выплеснуть свою злость, то послушник именно графа обвинял в том, что вынужден жить вдали от Жюмьежского монастыря.