Книга Баллада. Осенние пляски фей - Мэгги Стивотер

Нуала перевела взгляд на мои глаза:

- Доставай ручку.

Я послушался. Бумаги не было, но это было неважно.

- Как мы ее назовем?

Нуала, не колеблясь, забралась в кресло позади меня, чтобы иметь возможность обхватить мои плечи. Мое шестое чувство утверждало, что она холодная, но, когда она прижалась щекой к моей щеке, прикоснулась к ней самым уголком губ, во мне взорвалось совершенно другое ощущение.

Я щелкнул кнопкой ручки, чтобы начать писать, мгновение подержал ее у своей ладони, прислушиваясь к молчанию Нуалы, и вывел: «Баллада».

от: ди

кому: джеймсу

текст сообщения:

идиотка, все испортила, сама не знаю что мне нужно. ду-

мала что может быть ты. только ты целовался всерьез. черт.

только что видела делию. что она здесь делает?

отправить сообщение? да/нет

нет

сообщение не отправлено.

сохранить сообщение? да/нет

да

сообщение будет храниться 30 дней.

Джеймс

Поскольку я - не настоящий ученик, а Салливан - никудышный организатор, наш первый урок игры на фортепиано перенесли на следующую пятницу. А поскольку на следующей неделе мы с ним остались такими, как были, мне пришлось идти на урок в здание старого школьного концертного зала. В обычных классах занимаются настоящие пианисты, кларнетисты и виолончелисты, а также их настоящие преподаватели и дирижеры.

Так и получилось, что я пробирался к Бриджид-холлу. В подтверждение того, что Бриджид бесполезен для школы Торнкинг-Эш, хозяйственники оставили шелестящие осенние листья на газоне, отделяющем его от остальных зданий, и позволили плющу и самшиту поглотить унылый фасад из желтого кирпича. Тем самым они предупреждали родителей, которые приезжают навестить своих чад: «Не фотографируйте эту часть кампуса! Мы и сами знаем, что это здание слишком уродливое, чтобы в нем заниматься».

Дверь была покрыта облупившейся красной краской. Интересно. Других красных дверей я на территории не видел. Одиночка, вроде меня. В знак солидарности я слегка стукнул костяшками пальцев о ручку.

- Приятель, - тихонько проговорил я, - мы с тобой единственные в своем роде.

Я вошел в длинную узкую комнату, в которой толпа складных стульев внимала происходящему на низкой сцене в другом конце здания. Пахло плесенью и старым дощатым полом, плющ застилал матовые оконные стекла. Встроенные светильники освещали дряхлый рояль, которому, наверное, было столько же лет, сколько и самому зданию. Все вместе могло бы служить наглядным пособием к краткому курсу «Все, что вы хотели забыть об архитектуре пятидесятых».

Салливан сидел у рояля, перебирая клавиши узловатыми пальцами. Ничего выдающегося, но с инструментом он обращаться умеет. Да и рояль, вопреки ожиданиям, звучал лучше, чем выглядел. Я прошел между стульями-зрителями, схватил один из тех, что стояли в первом ряду, и вместе с ним поднялся на сцену.

- Приветствую вас, сэнсэй, - сказал я и сбросил рюкзак на стул. - Какой удивительный инструмент.

- Правда. По-моему, об этом здании все позабыли. - Салливан сыграл стандартный финал и поднялся. - Даже не верится, что у них здесь был концертный зал. Уродливое сооружение, да?

Я обратил внимание на это «у них». Салливан нахмурился:

- Ты себя нормально чувствуешь?

- Не выспался.

Мягко говоря!… Больше всего я хотел, чтобы день уже закончился и я мог упасть в кровать и отключиться.

- Что, сон у меня на уроке не в счет?

- Ученые утверждают, что в лежачем положении информация воспринимается лучше.

Он покачал головой:

- Узнаем на контрольной. - Салливан указал на стульчик перед роялем. - Прошу на трон.

Я сел. Стульчик скрипнул и предательски зашатался. Рояль был настолько старый, что имя производителя над клавишами почти стерлось. И еще он пах измельченными старушками.

Салливан поставил ноты на пюпитр: Бах, не слишком сложный на первый взгляд, но слишком много нотных линеек для волынки.

Салливан развернул складной стул и сел на него задом наперед, внимательно глядя на меня:

- Значит, раньше ты на рояле не играл…

Воспоминание о том, как пальцы Нуалы ложатся на мои, переплелось с картинами прошедшей ночи. Я сжал пальцы в кулак и потом медленно их расслабил, чтобы не дрожали.

- Баловался один раз после нашего разговора. - Я провел рукой по клавишам и все-таки чуть вздрогнул, вспомнив Нуалу. - В общем и целом, можно считать, что мы незнакомы.

- Значит, тебе не сыграть эту пьесу?

Я снова посмотрел в ноты. Как будто на другом языке написано.

- Нет. Я ее не понимаю.

Голос Салливана изменился, стал жестче:

- А ту музыку, которую ты принес с собой?

- Не понимаю.

Салливан указал подбородком на мои руки, прикрытые длинными рукавами черной футболки с надписью «Ржу-нимагу»:

- Я прав?

Я хотел спросить, откуда он знает. Мог догадаться. Надписи - слова и ноты вперемежку - уходили под рукава. Или я закатывал их у него на уроке? Не помню.

- Я не умею играть на рояле с листа.

Салливан поднялся, сделал знак, чтобы я встал, и сел на мое место:

- Зато я умею. Закатай рукава.

Я послушался, стоя в желто-оранжевом свете сценических огней. Обе руки были покрыты маленькими буковками, неровными черточками нот на кое-как нарисованном нотном стане. Нотная запись шла до самых плеч, становясь все более кривой и неудобочитаемой на правой руке, потому что мне неудобно было писать левой.

Салливан смотрел на мои руки со смесью ярости, ужаса и отчаяния на лице.

- Где начало?

Я не сразу нашел его на сгибе левого локтя.

Он начал играть. Музыка танцевала, перескакивая между мажором и минором. И еще она была гораздо лучше, чем я помнил. Таинственная, прекрасная, тоскующая, темная, легкая, яркая, низкая и высокая. Увертюра. Собрание всего, что мы должны были включить в пьесу.

Салливан доиграл часть, написанную на моей левой руке, остановился и указал на плоский футляр для инструмента, прислоненный к ножке рояля:

- Подай, пожалуйста.

Он извлек оттуда магнитофон, который брал с собой на холм. Поставив аппарат на рояль, взглянул на него, как будто внутри содержались все секреты мира, и нажал кнопку.

Я спросил тихим металлическим голосом: