Книга Половинный код. Тот, кто умрет - Салли Грин

Но мой живот точно в огне.

Я хочу посмотреть, но не могу поднять голову. Черт! Вот черт! Я подношу к животу ладони. Он горячий и мокрый, и Габриэль отталкивает мои руки со словами:

– Лежи тихо, Натан.

– Горячо.

Внутри у меня все горит, и я уже знаю, что это охотничья пуля и яд и что он еще злее прежних.

– Жжет. Вытащи.

Габриэль хватает меня за запястья и начинает звать Селию.

Я снова лечусь. Говорю Габриэлю:

– Силы кончаются.

Жжение уже возвращается.

Я стискиваю кулаки и смотрю в небо, стараясь думать о чем-нибудь прохладном.

Потом, когда ощущение огня во внутренностях становится совсем нестерпимым, я снова лечусь.

Огонь угасает.

– Габриэль, если я… – Жжение начинается снова.

Я терплю, жду, когда оно сделается непереносимым. Тогда я, может быть, залечусь снова. Пусть жжет сильнее.

И тут же начинает жечь сильнее.

Черт!

И еще сильнее.

Габриэль смотрит на меня.

Теперь можно залечиться. Вот так. До чего хорошо.

– Габриэль. По-моему, я больше не могу лечиться.

– Нет, можешь. Селия сейчас придет. Она вытащит пулю.

– Габриэль… Я не могу.

– Натан. Не сдавайся. Ты можешь, Натан. Пожалуйста. – И тут жжение возвращается.

И нарастает. Еще стремительнее и горячее, чем раньше.

Почему же никто не идет?

Жжется, ой, как жжется.

Главное, не кричать.

Не кричи. Не кричи.

Думай о дыхании.

Считай.

Один.

Два.

Черт.

Черт.

Лечись. Ну же.

Тихий голос Селии:

– Это будет быстро. Держите его. Ноги держите.

Лицо Селии.

– Натан, постарайся не дергаться. Пулю надо вырезать.

И меня хватают за руки и за ноги, а жар в животе разгорается в пламя.

Мне совсем не хочется кричать.

– Я сказала, держите!

Я чувствую, как в мой живот погружается нож.

Я не хочу кричать.

– Ее здесь нет.

– Как? Чего нет?

– Я не могу найти пулю!

– Она там. Ранение ведь не сквозное.

– Знаю, но найти не могу.

Теперь жжет и в груди.

Селия говорит:

– Кажется, она движется. Пуля внутри его движется.

Чертова магическая пуля.

И тут голос Габриэля говорит:

– Мы ее вытащим. Все будет в порядке. – Наши глаза встречаются, и я пытаюсь сказать ему, что очень хочу остаться с ним, но не могу больше лечиться, и мне так горячо.

Ощущение такое, словно у меня в груди и в животе вовсю бушует пламя.

И каждый вдох прожигает мне легкие.

Я больше не хочу, чтобы было так больно.

И закрываю глаза, а Габриэль кричит мне, чтобы я смотрел на него и лечился.

Я не хочу больше боли.

Селия говорит, что попробует поискать рядом с сердцем.

И тогда крики Габриэля стихают окончательно.

Надо мной возникает лицо Уолленда. Не знаю, как он сюда попал. Уолленд, который делал мне татуировки и проводил со мной опыты, наверное, сейчас опять возьмется за старое. Он склоняется надо мной, а я лежу на земле, связанный. В руках у него тавро, оно раскалено добела. Он поднимает его повыше, чтобы я видел, а потом прижимает к моему животу, и я горю, а сам ерзаю, чтобы освободиться от него, но железо проникает все глубже. Я знаю, что сейчас умру. Но не хочу, чтобы он тоже знал. Это моя тайна. Я знаю, что умру совсем скоро.

Ну, давай же, умирай!

Уолленд исчезает. Исчезает! А мне-то надо, чтобы он убил меня, и я снова кричу:

– Убей меня!

Или я уже умер?

Я в камере в подвале здания Совета: окон нет, пол цементный, стены кирпичные. Вокруг темно. Но не настолько, чтобы я не разглядел человека, стоящего на коленях напротив. Я подхожу ближе. Это Анна-Лиза. Ее руки связаны. Я вынимаю из ножен Фэйрборн. И тут она поднимает на меня глаза и говорит:

– Я люблю тебя. Ты мой принц. Мой спаситель. – А Фэйрборн уже у меня в руке, он просит крови. И я не знаю, что делать. Убить Анна-Лизу?

Темнота. Покой.

Жив я или умер?

Надеюсь, что умер.

Мне холодно. Я в камере, но не прикован. Я озираюсь, ищу Анна-Лизу, ее нигде нет. Теперь на коленях стоит совсем другой человек. Сол. А еще я вижу, что рядом с ним стоит на коленях Уолленд, за Уоллендом – Джессика, за ней еще Охотница, которую я не знаю, еще одна, еще. Охотников очень много. И камера такая большая, не помню, чтобы она была такой громадной. Я иду мимо пленников, которые стоят друг другу в затылок. Они все в черном. И все на коленях. Головы опущены. Я должен убить их всех. Но шеренга длинная, ей нет конца. Фэйрборн по-прежнему у меня в руке, но я не могу зарезать такую уйму народу; тут нужен пистолет. Где пистолет?

– Мне нужен пистолет.

– Тише, Натан. Тише.

– Дай мне пистолет.

– Тише. Отдыхай.

И все снова проваливается во тьму. Может быть, это значит, что я умер? Хорошо бы.

Покой.

Я снова в камере. Я не хочу там быть. Холодно. Мне это не нравится. Пленники все стоят на коленях, со связанными за спиной руками. Я иду вдоль живой цепи – Охотников сто, тысяча, цепи не видно конца. Но теперь у меня в руке пистолет. Я возвращаюсь к первой Охотнице и стреляю ей в затылок. Пока ее тело падает, я успеваю прижать дуло моего пистолета к следующему затылку. Нажимаю курок. И каждый раз, нажимая, произношу одно и то же слово:

– Умри.

– Умри.

– Умри.

– Тише, Натан. Это просто сон. Тише. Все в порядке. Ты в безопасности.

И мне хочется плакать. Я хочу, чтобы снова наступила темнота.

– Я не хочу туда больше.

– Тише. Все хорошо, Натан, тише.

Габриэль. Я что-то хотел ему сказать, только вот забыл что. Я пытаюсь пошевелить рукой, но она такая тяжелая.

– Лежи, Натан. Отдыхай.

Мне надо двигаться. Что-то делать. Куда-то идти.

– Натан. Отдыхай. Постарайся успокоиться.

Я не умер. Жаль, что я не умер. Я не хочу больше в камеру.