Книга 2101 год - Сергей Панов

Глава 17

Через пару часов Лёня и Саша уже шли обратно по зелёному покрывалу с узорами клевера. Лёня – чистый, подстриженный, в кожаных, мягких сапогах, новой одежде, с непонятными вышивками и с такими же подарками для Джефа, лежащими в кожаной сумке, перекинутой через плечо. В ней же лежали сухие фрукты и сыр. Рядом, заигрывая с Волчиком, шла весёлая Саша, неся в своей котомке деревянные гребни, новые ножницы. На груди, переливаясь на солнце, поблёскивали красные и зелёные камушки, нанизанные на прочную нить.

Лёня совсем перестал смотреть под ноги. На его лице сияла счастливая улыбка, а глаза свои он не мог оторвать от Саши. В очередной раз он любовался ею. Вспоминал недавние приключения… Саша смеялась, Волчик бегал кругами, сходя с ума от переизбытка чувств.

«Ручеёк… Светлый, весёлый», – глядя на Сашу, думал Лёня. Сердце его наполнялось нежным трепетом, таким, какого он ещё не ведал и не знал раньше. Саша, как будто почувствовав это, остановилась, глядя на него вновь манящими глазами. Лёня подошёл ближе и взял её кисти в свои ладони. Волчик, сначала ревниво сующий свой нос меж ними, вспомнил о приличии и, повесив голову, поплёлся обиженный в небольшую ложбину, заросшую кустами; там и притих.

Вечерело… Лёня сидел на полусгнившем пне у знакомого озера.

Усталое солнце уже собрало в пучок свои рыжие космы, не заметно прибрав себе одинокое, белое облако, плывущее мимо, и готовилось ко сну. Пернатые обитатели поутихли. Сытые и не очень возвращались домой. Распихивали последних добытых букашек по открытым, ненасытным ртам и, подбоченившись, аккуратно садились на гнёзда в надежде на утешительный сон.

Озёрная гладь, словно немое зеркало, казалась вторым небом. Всё утихло, и на нём лишь иногда одинокий всплеск непоседливого карася напоминал о разнице меж ними.

Лёня опять не помнил, как они с Сашей вернулись назад. Но зато прекрасно помнил всё, что было с ними на лугу. Можно было бесконечно купаться в радужных воспоминаниях и светиться от счастья, но как снег на голову обрушилась на него новость от Владимира, которая вернула его в реальность. Владимир ходил проверять сохранность капсулы. В кабине на доске приборов горел сигнал SOS, а вся верхняя поверхность капсулы пульсировала красным светом. Лёня даже сам не знал об этой функции. Но теперь ему совершенно было не важно, кто и как послал этот сигнал.

Он сидел на пне, но был на краю. На краю пропасти, из которой только недавно выбрался. Он, забывший себя прежнего, купающийся в счастье, обретший здесь всё. Ему предлагают вернуться. Его зовут назад. Там остались сын и жена. Он вспомнил о них. Он должен им помочь.

«Что меня связывает с ними?» – неожиданно обожгло его мыслью.

Ответом вначале был страх, а затем отвращение к себе, которое поднималось до самого темечка и требовало искупления.

Он закрыл лицо руками. Память стала выдавать короткими всплесками в зелёной жижи фрагменты его прошлой жизни. Он вспомнил жену, такую нежную и живую в начале. Спустя годы под колпаком всевидящего ока она утратила и красоту, и нежность, и любовь.

Вспомнил последние моменты близости с ней. Хотелось тепла, нежности…

Жена цитировала Гете в адаптированном для лепров виде и просила истину помочь, ковыряясь в пространстве, не находя нужных шаблонов. В тот вечер Лёне захотелось проглотить сразу все свои таблетки и спрыгнуть с балкона в надежде, что в этом состоянии ему не помешают встроенные в голову установки и он благополучно долетит до «земли».

Сын! Бедный мальчик! Много раз Лёня думал тайком: «Зачем я привёл его в этот мир? Кем он растёт? Послушною машиной?… Нелепым подобием человека?».

Мог ли он хоть раз рассчитывать на то, что сын понимает его, Отца!?? Действительно слышит и слушает его? Ни разу в его глазах Лёня не видел души, да и свою, уже хотелось потерять на веки.

Сзади послышались шаги. Саша прошла мимо, прямо к мостку. Заскрипели старые доски, и вот она уже стояла на краю, щурясь заходящему солнцу. Лягушки начали одна за другой свой вечерний концерт. Где-то за спиной заговорила кукушка. Ветер погнал по воде лёгкую рябь, перебирая камышовые чётки. Саша подняла руки к небу, встав на цыпочки, потянулась. Повернулась к Лёне. Он смотрел на неё, купающуюся в лучах заходящего солнца.

«Неужели всё так просто закончится?!» – думал он. Назад из лепра он может не вернуться.

Как будто прочитав его мысли, Саша уже шла к нему. На пне больше не было места, она тихо опустилась перед Лёней на корточки, положив свои руки на его колени. Он схватил её ладони и прижался к ним лицом. Ему захотелось разрыдаться, как ребёнку, открыто, никого не стесняясь. Провалиться в эти мягкие, такие родные теперь ладони и остаться навсегда в ней. Ком уже подкатывал к горлу. Грудь наливалась свинцом. Начинало покалывать сердце.

Неожиданно невесомой дымкой над скопленьем чувств из памяти выплыл тот странный, завораживающий сон, который он видел в первую ночь в землянке, где они с женой лежали в траве. Лёня вновь стал ощущать себя в нём. Все запахи травы, цветов. Божия коровка, ползущая по руке, расправляла свои крылышки, но так и не решалась взлететь. Добралась почти до плеча… Взлетела… Лена совсем рядом, глаза закрыты, дыхание спокойное.

«Ах, как пахнут её губы!».

– Ты вернёшься, Лёня! – вдруг сквозь сон послышались тихие, но уверенные слова. – Ничего не бойся! Ты всё сделаешь так, как хотел сделать…

Ещё некоторое время Лёня наслаждался видением. Затем также по крупинкам словно в песочных часах осыпался тот сон обратно в колбу подсознанья. Лёня очнулся. Голова была ясна. Он был совершенно спокоен и уже уверенно смотрел в Сашины карие глаза.

Лёня и Саша, вернулись на поляну. Нужно было найти Джефа. Он совсем освоился в здешних местах и много времени проводил, бегая со своими новыми друзьями-волчатами по лесу, появляясь лишь для того, чтобы перекусить. Владимир даже успел полюбить его, как сына.

Джеф всегда был до наивности прост. В его по-детски чистой душе, помещённой в неряшливое тело, как не копошись, не обнаружишь грязи. В лохматой пустой голове главенствуют две мысли: о еде и о её количестве. В поступках нет логики. Зато он всегда был полон искренности и бескорыстной любви.

Джеф появился на поляне уже в сумерках. Притащил какую-то корягу, сказав, что она похожа на дятла и её нужно во чтобы это ни стало обработать. Положил на траву. Прибежавшая с ним ватага, бросилась её тут же грызть. Джеф кинулся спасать «дятла», уронив холщёвую сумку, висевшую на плече. Рассыпал найденные им весенние грибы, половина которых была несъедобна. Неопрятный по своей природе, он умудрился разодрать всю свою одежду. Да и бегал уже босиком, натирая ноги еловой мазью. Заросшее лицо теперь очень подходило к макушке, на которой взъерошенным гребнем торчали волосы.

Джеф сразу заметил Лёню и Сашу, но, деловито надувая губы, морщил грязный лоб, наивно полагая, что этим он показывает свою вдруг приобретённую важность и поэтому не спешил подходить.