Книга Оковы равновесия - Яна Алексеева

— На платье свадебное… — Пальцы принялись выписывать круги по изломанному шелку.

— Кому?

— Мне. — Безмятежное спокойствие в голосе.

Как же я был удивлен! Но потом подумал — барды тоже люди. Почему бы нет?

— Тогда… тогда… — Я разворошил кучу тканей, потянув за кончик нежно-бежевый отрез.

Откуда у хозяина взялся королевский атлас, неизвестно, но барде он понравился. Благодарно кивнув в ответ на пожелания счастья, она погрузилась в торг. Я же, понаблюдав за представлением, способным, пожалуй, собрать не меньше зрителей, чем бродячий балаган, поспешил в овощной ряд. До полудня следовало пополнить запасы и отправиться дальше.

Да-да, именно в том самом королевском атласе айе Солья, Свирель Иишары, изображена на парадном портрете, что висит в орденской галерее.

Очень интересное место эта галерея героев. Одно из первых мест, где после войны не делили на темных и светлых. Пусть порой и мертвых…

А в Иишаре пропадали дети. За предшествующее моему появлению время исчезло более дюжины малышей от двух до трех лет. Из закрытых охраняемых комнат, из-под носа паладинов, городских стражников и даже Ночной гильдии! Бесследно. Собаки след не брали, испуганно скуля у ног охотников.

В городе царил ужас.

Сводный отряд трех орденов и тот не мог ничего сделать. Ну, они прочесывали территории, озера, скалы, овраги, не жалея благословения богов. Но не находили ничего, только ошметки темной силы, легко развеивающиеся под ударами мечей, напоминали о том, что когда-то были собственностью одного из темных богов.

Мое прибытие осталось незамеченным по большей части. И в целом я оказался бесполезен. В тяжелой, мрачной атмосфере погруженного в горе города ничто, казалось, не имело смысла.

Через пару дней я уже не знал, куда себя деть, лишь бы избавиться от пропитавшего меня чужого отчаяния.

Потому как можно чаще отправлялся за невысокие стены Иишары, в патрули, к озерам.

А исчезновения продолжались. Паника нарастала. Я сам трижды отбивал темных деток от толпы, до сих пор не знаю, скольких спасли в отряде. В конце концов всех, кого нашли, собрали в казарму и охрану приставили. Там же как-то незаметно обосновался старый бард с учеником, признаться, это не вызвало удивления. Чем бы сейчас в городе, погруженном в траур, заниматься. А так и сами при деле, и детям присмотр. Сопли подтирать да готовкой заниматься паладины все же не нанимались.

Да, высокомерие из высокомерия…

Тот самый вечер, когда наконец все закончилось, был самым обычным. Закат, осенние тени исчертили узкие улочки. Прохладно. Я готовился к ночному дежурству по казарме. Прочие мои соратники уже разошлись с патрулями.

— …что-то плохо я спать стал, — услышал от проходящего мимо старика-барда. — Едва глаза закрою, все звуки какие-то чудятся.

— Ой, мастер, — пробормотал ученик, — я вот тоже… Может, травок успокоительных заварить?

— Да уж, не помешало бы всем…

Я вежливо кивнул им, неохотно поднимаясь со скамьи. Кольчуга слегка тянула к земле, накопилась усталость в ногах, таскать на себе еще и полуторный клинок не возникало особого желания. Теплый камень стен приятно грел спину, и это место, было, полагаю, любимо многими поколениями охранявших казармы учеников.

Солнце окончательно скрылось за островерхими крышами.

Дежурство заключалось в периодическом обходе близлежащих улочек, вьющихся около длинной стены казарм, и осмотре дверей и окон. Торопиться особенно некуда, а одолевшую в сумерках зевоту я перебил привычным каноном благословения Аллиры.

И стоит ее же поблагодарить за то, что шел я, не печатая шаг и бряцая доспехом, как истинный рыцарь, а тихо брел, задумчиво замирая перед каждым поворотом.

Мне чудилась странная музыка, словно кто-то за тонкие струны дергал, а звуки во всем теле отдаются.

Вот вышагнул из-за угла и увидел, как посреди глухой стены одного из богатых купеческих домов обрисовался светящейся линией силуэт дверцы. Низенькой, мне по пояс. Она отворилась, заливая мостовую синим светом. И на улицу шагнула приземистая мохнатая тварь, длиннохвостая, клыкастая, с острыми розовыми ушами. Мощные задние лапы, передние короткие, в которых она тащила ребенка, малыша лет двух, обвисшего бессильной тряпкой.

Я потянулся было к мечу, но руки словно застыли, тело окоченело.

Тварь огляделась и потрусила неторопливо в сторону центра.

Я зажмурился до боли, взмолился Аллире, напрягся. И сделал шаг. И еще. И еще. Меня подгоняла и давала сил ярость.

Но дергающиеся в сознании струны, кажется, усыпляли или убивали.

Не убили, неожиданно прерванные резкой задорной мелодией, промчавшейся по улицам. Длинная нота, короткая, резкое ритмичное стаккато…

И я в три прыжка догнал замершую тварь, выхватывая из расслабленных лап малыша. Короткий замах — и на стену плескает кровь, голова твари глухо шлепается на камни.

Музыка играла.

Я побежал назад, к дому, откуда забрали ребенка. Двери, окна, ворота, калитка — все закрыто. Не раздумывая, вынес плечом тонкие доски, брякнул засовом. Сторож спал на дорожке. Через двор, к крыльцу. Рукоятью вынести замок дело мгновения.

И здесь все спали. Малыша я устроил на кушетке рядом с какой-то женщиной, судя по одежде — из прислуги, и побежал на звук.

Свирель играла.

Город спал. Улицы пустовали. Покружив по закоулкам, я выскочил на маленькую площадь. Посреди нее стояла спиной ко мне женщина, но узнал я ее мгновенно. По характерному посоху и свирели. А перед бардой по имени Солья толпились, сонно покачиваясь, десятки тварей.

Они походили немного на гигантских крыс.

Музыка текла и тянула их за собой.

Барда медленно пятилась, осторожно нащупывая ногами неровности. Подойдя, я осторожно тронул ее за плечо и проговорил на ухо:

— Это Мартель, мы встречались.

Она кивнула, продолжая играть и пятиться. А за ней трусили рядком твари.

Вот так мы прошли через весь город и вышли к открытым воротам. Только завидев створки, я понял, что вели они к озерам, настолько был сосредоточен на женщине. Ведь не дай светлые боги ей споткнуться, разорвут нас огромные крысы.

— Озера, — тихо сказал я.

Согласный кивок.

И я побежал на причал. Пара подходящих лодок покачивалась на воде. Пока искал весла, барда уже добралась до дощатого настила. У самого края ее пришлось ловить и ставить на дно низкой плоскодонки.

Выгребал я на глубину медленно. Вот чего не умел тогда, так это с лодками управляться.

Но свирель играла, и твари послушно шли в воду. И тонули, захлебывались с коротким писком. Совсем в сумерках мы оказались весьма далеко от исчезающего в сиреневой дымке берега. Хлюпанье, бульканье и царапанье когтей по камням прекратилось. Айе Солья проиграла последние такты и выдохнула, буквально рухнув на скамью. Поблагодарила.