Книга В поисках Олеговой Руси - Константин Анисимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аналогичная ситуация сложилась и в половецкую эпоху. Поднестровье населяли многочисленные бродники, но территория продолжала числиться Куманией и Половецким полем. Между тем археология не выявила следов половцев западнее Южного Буга! Следует сделать вывод, что эти территории были Куманией исключительно в географическом и отчасти политическом смысле.
Историки с легкостью отдают Дунайскую низменность и территорию Молдавии половцам с XII века, однако ими совершенно игнорируются указания источников о существовании здесь оседлого славянского населения и государственного образования, одноименного могущественному Русскому государству в Восточной Европе. Более точно определить границы господства Галиции и половцев в КДр помогают византийские хроники и русские летописи. Из летописных указаний можно сделать вывод о том, что южная граница Галицкого княжества проходила через Верхнее Попрутье и Поднестровье в районе реки Ушица. Пограничными пунктами были галицкие города и замки Василев, Онут, Бакота, Ушица, Калиус и Кучелмин как форпост на правом берегу Днестра. Господство Галиции над Берладью и Нижним Подунавьем было явлением временным, так же как не удалось прочно закрепиться здесь киевским князьям, чему препятствовали равно и византийская дипломатия, и позиция половцев, очевидно.
Подтверждают эти данные и византийские источники. Никита Хониат в рассказе о бегстве Андроника Комнина в 1164 г. и Иоанн Киннам в рассказе об обстоятельствах похода Мануила I Комнина против половцев на левый берег Дуная в 1148 г. достаточно ясно указывают, что южная граница Галиции находилась на значительном расстоянии от Дуная и представляла собой ничейную территорию, не подвластную ни половцам, ни Галиции. Половцы проходили здесь исключительно во время своих набегов на Подунавье. В результате одного из таких набегов ими был разорен город Дименчик (очевидно, Дичин у разветвления дунайской Дельты), что и вызвало ответный победоносный поход Мануила, в ходе которого половцы были разгромлены недалеко от пределов «земли тавроскифской», то есть Галиции. Берладь, очевидно, оказалась в стороне от маршрута похода византийского войска, так как из описания его ясно видно, что от подунайских городов Дельты Дуная, жители которой снабдили Мануила лодками-однодревками (какими пользовались и русы IX–X вв.!) для переправы, вплоть до южных форпостов Галиции оседлого населения в этом краю не было!
Косвенно в пользу того, что Галиция в конце XII – начале XIII вв. не включала в себя территории между Карпатами и Средним и Нижним течением Днестра, может служить чрезвычайная активность Венгрии по «освоению» восточного Прикарпатья; в частности, Венгрия способствовала немецко-венгерской колонизации этих земель. Для борьбы с половцами сюда был приглашен Тевтонский орден, после 1223 года по согласию Рима была учреждена специальная епископия для Кумании и Бродинии, предпринимались попытки католицизации бродников.
Все вышесказанное ясно свидетельствует о том, что ни Галиция, ни потомки тиверцев и уличей, составлявших вероятное большинство в составе бродников и, быть может, городов Дельты Дуная, не могли выступать в роли Руси, о которой упоминают венгры, греки, арабы и французы и которую мы поместили на территории Мунтении. Эти же известия доказывают, что Дунайская Русь была совершенно независима от Киева. Второй вывод, который мы можем сделать, – это отсутствие в Нижнем Подунавье даже в середине XII века многочисленного половецкого и какого либо другого (печенежского, торкского) населения.
Важнейшим и, по сути, единственным нашим источником по истории Дунайского Русского государства служат византийские хроники.
Одним из наиболее ранних упоминаний такого рода служит известие Михаила Атталиата, относящееся к 1064 году, о князе «мирмидонов», который расселял кочевников – узов (гузы, торки русских летописей) по своим городам. По мнению В. Васильевского и других ученных, «мирмидонами» могло быть только русское население дунайского Левобережья. Из сего сообщения ясно видно, что в середине XI века у дунайских русов правит могущественный князь, расселяющий по своим городам покорившихся ему торков, так же как это делали киевские государи, создавая заслон из Черных клобуков против половцев из торков и печенегов.
Очевидно, что к этому же населению относится упоминание Анны Комниной в кн. 6, гл. 14 «Алексиады» под 1086 г. о «скифах», которые и возделывали землю, и сеяли просо и пшеницу…». В интервале между 1087–1090 гг. она же сообщает о походе Алексея I Комнина против печенегов «рядом с Русью» на Левобережье Дуная! Не менее ценное свидетельство Анны Комниной относится к обстоятельствам похода Алексея 1091 г., когда «пятидесятитысячный отряд обитателей более горных стран», пришедший с половцами с Левобережья, перешел на сторону императора. Здесь речь идет, очевидно, все о тех же жителях горной Мунтении – русах! Весьма показательны военные силы, которыми располагала Дунайская Русь. Пусть даже они и преувеличены, но видно, что русский правитель Мунтении в XI веке обладал силами, сравнимыми с силами киевского и венгерского государей, что позволяло ему сохранять независимое отношение. Становятся понятным и такие моменты, как расселение по его воле кочевников по его городам и то, что арабы и французы называли это государство в одном ряду с Венгрией, Византией и Германией! Кроме того, Анна Комнина называет имена трех владетелей подунайских городов: Татуша Хали, Сеслава и Сацу, из которых первый «владел Дристрой (Доростол, совр. Силистрия), остальные Вичиной и другими городами». С этими правителями вступили в переговоры печенеги. Этническая принадлежность их неясна, а потому мнений много – одни объявляют их влахами, другие половцами, третьи славянами. Судя по имени, как минимум один их них – Сеслав – был славянином, скорее всего, русским. Двоих других обычно относят либо к влахам, либо к половцам. Надо полагать, правители дунайских городов были посажены тут византийскими императорами на правах федератов. Точно так же позднее здесь получали удел сыновья Юрия Долгорукого, а также некий Владислав, «князь тавроскифов».
В XII веке соотношение сил стремительно меняется. Дунайская Русь попадает в зависимость то от Венгрии, то от Византии, которые в этот период значительно увеличивают свое могущество и вступают в полосу военных столкновений друг с другом. В связи с этими событиями и упоминаются вновь дунайские русы-тавроскифы в греческих хрониках. Вероятно, резкое ослабление русов, которое в итоге привело к уничтожению их государства, да и их самих, было связано с распадом единого в XI веке владения. В этих условиях, естественно, усилилось влияние на них могущественных соседних монархий.
Известия, свидетельствующие о сильном влиянии Византии на Дунайскую Русь в первой половине XII века, приводит в частности Оттон Фрейзингенский (1114–1158 гг.). Помимо всего прочего он сообщает о «рутенских приморских областях» и «равнинной стране печенегов и фалонов», которые вместе с указанием Анны Комниной о «горных областях» позволяют нам разобраться в этнической картине Левобережья Дуная. Но гораздо интереснее переписка императора Конрада III (1138–1152) с византийскими императорами Иоанном II (1118–1143) и Мануилом I (1143–1180), в которой Конрад говорит об эпизоде, «случившемся в России», где рутены «проявили пренебрежение к власти германского государства, убили людей императора, отняв их достояние». Иоанн II в ответе не уклонялся от ответственности за происшествие на Руси и уверял, что «он поступил так, как от него ожидали и как это соответствует его достоинству». А. Г. Кузьмин, у которого я наткнулся на это известие, удивляется, к какой именно Руси могли относиться эти известия. На мой взгляд, речь может идти только о русской Мунтении. К тому же периоду относится любопытнейшее известие Иоанна Киннама, относящееся к правлению Мануила I, о переселении в византийские пределы «одного из владетелей Тавроскифии Владислава», которое я упоминал выше! Это свидетельство опять-таки подтверждает мое предположение о распаде единого Русского гос-ва в Мунтении и разгоревшейся междоусобице, в ходе которой один из князей был вынужден покинуть родину вместе со своим народом. Территория Мунтении значительно уступает по размерам Киевской Руси, и, соответственно, последствия усобиц здесь были куда плачевнее и катастрофичнее.