Книга Кошки - Дорис Лессинг

В сухую погоду дверь на балкон была распахнута, оставляя свободный выход в сад, к деревьям. Нас раздражала необходимость отгораживаться от всего этого стеклом и занавесками. И кот еще мог спускаться по стволу сирени в сад и совершать свой туалет. Весь первый день он пролежал на стуле в кухне, иногда неуклюже слезал, чтобы вылакать очередную миску воды. Он стал много есть. Он не мог просто так пройти мимо миски с едой или водой, не проглотив или не отпив хоть немного, потому что знал: в любую минуту все может измениться.

У этого кота в прошлом явно был дом, которого он лишился. Он знал, что такое быть домашним котом, любимцем. Он хотел, чтобы его гладили. Его история была довольно типичной. Когда-то был дом, были люди — друзья, которые его любили или считали, что любят, но хозяева часто уезжали и оставляли кота, так что он был вынужден сам искать себе пропитание и убежище, или же хозяева заботились о нем, пока это их устраивало, а потом уехали в другое место и бросили его. Какое-то время кот кормился в доме старухи, но, видимо, не наедался, или ему там не давали пить. Теперь, поселившись у нас, кот стал выглядеть получше. Но он не умывался. Конечно, у него были негибкие суставы, но главное — бедняга опустился, потерял надежду. Может, решил, что у него теперь никогда уже не будет дома? Через несколько дней рыжий кот понял, что его не выгонят из кухни. Теперь он начинал мурлыкать, как только мы туда входили. Мы в жизни не слышали такого громкого мурлыканья. Он лежал на стуле, бока у него поднимались и опадали, и его мурлыканье разносилось на весь дом. Кот хотел, чтобы мы поняли — это он нас благодарит. В общем, это было рассчитанное мурлыканье, мурлыканье напоказ.

Мы расчесали рыжего кота. Мы за него почистили ему всю шерстку. Мы дали ему имя. Мы отнесли его к ветеринару, признав тем самым, что у нас теперь появился третий кот. С почками у него была совсем беда. На одном ухе язва. Часть зубов выпала. Проблема с суставами — артрит или ревматизм. Сердце у бедняги тоже было не в лучшем состоянии. Но он был вовсе не старый кот, вероятно лет восьми-девяти, и сейчас был бы в самом расцвете сил, если бы за ним хорошо ухаживали, но он, видимо, уже долгое время жил как придется. Коты и кошки, которые в больших городах вынуждены питаться отбросами и попрошайничать, спать в плохую погоду на улице, долго не живут. Он бы вскоре умер, если бы мы его не спасли. Мы давали рыжему коту антибиотики и витамины, и через некоторое время после первого визита к ветеринару он с трудом начал себя вылизывать. Но до каких-то частей тела ему было не достать — суставы не гнулись; но он очень старался и преодолевал себя, чтобы стать котом чистым и цивилизованным.

Все это происходило в кухне, и в основном на стуле, с которого он боялся слезать. Это было его место. Его маленькое место. Единственная в его жизни опора, куда можно поставить лапу. А когда рыжий кот выходил на балкон, он на всякий случай следил за всеми нами: а вдруг кто-нибудь закроет дверь, потому что больше всего он боялся, что его оставят на улице. А если мы делали подозрительные движения и бедняге казалось, что сейчас дверь захлопнется, он, с трудом двигаясь, вползал в дом и забирался на свой стул.

Руфус, так мы называли рыжего кота, любил сидеть у меня на коленях и в такие минуты шевелился, мурлыкал, смотрел вверх мне в лицо своими умными серо-желтыми глазами: видишь, хозяйка, я тебе благодарен и хочу, чтобы ты об этом знала.

Однажды, когда вершители его судьбы в кухне пили чай, Руфус спрыгнул со своего стула и медленно подошел к двери, ведущей внутрь дома. У двери остановился, обернулся и посмотрел на нас в высшей степени осторожно. Яснее нельзя было спросить: можно ли мне пойти дальше, в дом? Можно ли мне считаться настоящим домашним котом? К этому времени мы были бы рады разрешить Руфусу войти в дом, но другие наши два кота, казалось, готовы были терпеть его, лишь пока и поскольку он оставался на своем месте, то есть на кухне. Мы указали ему на стул. Руфус терпеливо взобрался назад и разочарованно молчал какое-то время, а потом его бока заходили, и раздалось мурлыканье.

Нечего и объяснять, что мы от всего этого чувствовали себя ужасно.

Спустя несколько дней Руфус осторожно слез со стула и пошел к той же двери, остановился там и посмотрел на нас, ожидая указаний. На этот раз мы не приказали ему возвращаться назад на стул, так что он вошел в дом, но прошел недалеко. Руфус отыскал себе укрытие под ванной, да там и остался. Другие коты пришли проверить, где же он, и спрашивали нас, что мы об этом думаем, но мы считали, что эти два молодых принца могли бы и поделиться с несчастным больным своим везеньем. На улице стояла осень. Скоро начнутся холода, и пора было уже закрывать кухонную дверь. Но как тогда решать проблемы туалета для этого нового кота? До сих пор он ждал у кухонной двери, когда ему требовалось выйти, но, оказавшись на улице, не хотел спрыгивать вниз на маленькую крышу или карабкаться вниз по стволу сирени, потому что был слишком негибким. Он пользовался горшками, из которых пытались вырасти растения, так что там я поставила большую коробку с торфом, Руфус понял и стал пользоваться ею. Какое это неудобство — выносить коробку с торфом! На первом этаже дома имелась специальная дверца для выхода котов в сад, и наши оба молодые кота никогда, ни разу не напачкали в доме. В любой дождь или снег, при самом сильном ветре они выходили на улицу, даже с наступлением зимы. По вечерам обитатели дома и двое постоянных, так сказать, законных котов находились в гостиной, а Руфус сидел под ванной. Помню, как-то вечером он возник в дверях гостиной, и зрелище было эффектным: этот бездомный, обиженный, травмированный кот застыл живым укором нашим котам — холеным, раскормленным, привилегированным. Он искоса поглядывал на котов — своих соперников, но в основном его умные глаза были устремлены на нас. Что мы сейчас скажем? Мы сказали — ну и хорошо, пусть ложится там, возле радиатора, на старую кожаную подушку, набитую сухими бобами; тепло будет полезно для его больных костей. Мы сделали ямку в подушке, Руфус забрался в эту ямку, осторожно свернулся и замурлыкал. Он все мурлыкал и мурлыкал, так громко и долго, что нам пришлось попросить его замолчать, потому что мы буквально не слышали друг друга. Пришлось включить телевизор. Но кот понимал, как ему повезло, и хотел дать нам знать, что он умеет ценить свое везение. Даже на верхнем этаже дома, двумя этажами выше гостиной, мне было слышно его ритмическое урчание. Это означало, что Руфус проснулся и благодарит нас. Или мурлычет во сне, потому что, уж раз он начал, ему было не остановиться; кот все лежал свернувшись клубком, закрыв глаза, но бока его ходили ходуном. В мурлыканье Руфуса было что-то чрезмерное и неприличное, потому что это делалось напоказ. И когда мы наблюдали за этим котом, преждевременно состарившимся и оставшимся в живых только благодаря своему уму, его мурлыканье напоминало нам о перенесенных им приключениях, опасностях, лишениях.

Но два других наших кота были недовольны. Одного из них звали Чарлз (полное имя — Принц Чарли), в честь отнюдь не нынешнего обладателя этого титула, а прежних романтических принцев, потому что этот пятнисто-полосатый кот — энергичный и красивый — умеет себя подать. О его характере лучше помолчать, — но этот рассказ вовсе не о Чарлзе. Другой кот, его старший брат, и характер имел тоже соответствующий. Он получил полное официальное имя, когда, едва только выйдя из возраста котенка, проявил свой характер. Мы назвали его Генерал Розовый Нос Третий, воздавая ему должное и, возможно, желая напомнить себе, что самый ухоженный и окруженный заботой кот неизбежно покинет хозяев. У наших предыдущих, не столь представительных котов мы замечали такой же розоватый, как клубничное мороженое, оттенок кончика носа при менее благородном его изгибе. Как и некоторые люди, со временем этот кот обретал новые имена, в ответ на очередное проявление характера, и недавно он удостоился временной клички Епископ за свою силу духа и умение безмолвно высказывать свое мнение о каком-то событии. Будучи крепким физически, он также получил кличку Силач. Короче, эти два кота, заняв свои обычные места, лежали, уткнувшись носами в лапы, и следили за Руфусом: Чарлз, как всегда, из-под батареи, а Силач предпочитал забраться на высокую корзину, откуда видно все вокруг. Силач — кот, конечно, просто роскошный. Долгое дружеское общение притупляет остроту восприятия: я знала, что он красив, но однажды, вернувшись из какой-то поездки, была поражена видом этого грандиозного котищи, лихо испещренного пятнами сияющего черного и безупречно белого цвета, его желтыми глазами, белоснежными усами, и подумала: надо же, какого красавца можно вырастить из самого обычного садового кота, если хорошо его кормить и как следует ухаживать. Если бы Силача не кастрировали, он был бы вынужден шастать по улице в любую погоду и сражаться с соперниками за самку, и тогда этот кот не достиг бы таких габаритов, был бы, наверное, тощим, поджарым, усеянным боевыми шрамами. Так что в определенном смысле операция пошла ему на пользу, хотя вообще-то я далеко не в восторге от необходимости кастрировать котов.