Книга Точка невозвращения - Сергей Вольнов

Всю ночь ехали они по Оси обитаемой Полосы на медленных колесных рокеветах; под мерный перестук она все время дремала, свернувшись калачиком в кресле, и он не беспокоил ее – хранил покой, не смыкая глаз; ехали они на восток, все время на восток, и – на рассвете приехали…

Огромная площадь, образованная совмещением вокзала сверхземки, конечной остановкой надземки и станцией на-земки, была заполнена ЛЮДЬМИ. Состав за составом прибывали эрееры сюда и выплескивались из вагонов – только-только проснувшиеся, возбужденные, с горящими глазами. «Видели сон, видели сон…» – переговаривались люди. А в центре обширного пространства, накрытого вознесенной платформой вокзала и потому разительно похожего на сводчатый церковный зал, на боку одной из подпирающих колонн уже появился нарост импровизированной трибуны, и уже лез кто-то на нее, крича в микрофон ретранслятора нечто, еще неразборчивое нечто, еще рваное, нестойкое, но уже громкое, во весь голос… Многократное эхо множило крик, отдавалось от сводов и колонн, гремело в «храмовом» зале. Солнечные лучи заглядывали под своды, словно солнце интересовалось, любопытствовало, чем же это таким намерены заняться проснувшиеся люди.

И вместе с лучами солнца, поднимающегося из-за горизонта, словно спроецированные светилом, под сводами повсюду возникали черные фигурки в скафандрах и запевали Самую Запретную Песню:

«…Опять разорвется пространства кайма и к скалам своим мы как прежде вернемся! Сойдем мы с орбиты, а после с ума, когда вновь увидим далекое Солнце!..»

Долговязый парень вздрогнул, когда в нескольких метрах от него из-за опоры выскользнула Черная Эмкабэшница собственной персоной, и дернулся было, словно хотел ее схватить, скрутить, ВЗЯТЬ. Чтобы задать по крайней мере ОДИН вопрос…

Но его неразлучная спутница застонала вдруг, захрипела придушенно, пошатнулась, и он… остался с нею. Подхватил обмякшее тельце на руки, растерянно открыл рот… Ближайшая фигурка в скафандре уже исчезла, растворилась в толпе, а сквозь сомкнутые спины людей пробиться к еще одной – ну никак невозможно стало. Можно было только выбраться ИЗ толпы, обратно к поездам, и он принялся проталкиваться туда.

Он был настолько озабочен состоянием напарницы, что Даже на мгновение изменил обыкновению оглядываться по сторонам. «Расслабился» и потому упустил из виду приближение преследователей на критическое расстояние. Охотники никуда не делись – как выяснилось в это мгновение.

«Титфесу отам, зе мераглей зарим! (Хватайте их! Они шпионы чужих!)»

Захватчиков было много. Гораздо больше трех. Они вычленились из толпы и буквально СТИСНУЛИ его; стволы недвусмысленно воткнулись в спину, живот и бока. Кто-то велел ему НЕ ДВИГАТЬСЯ (на местном наречии).

Окруженный со всех сторон, с бесчувственной девушкой на руках, парень оказался в очень невыгодном положении. Он послушно остановился, замер недвижимо и… жалобно попросил их: «Аль тиру! (Не стреляйте!)» – но ответа не получил и добавил уж совсем жалким, канючащим голосочком: «А-икар, аль тааргу оти! (Главное, не убивайте меня!)»…

– Таакву ахарай, файгиани, – велел захватчик; тот, что стоял спереди, поверх бесчувственного тела, глядя прямо в глаза трусливой жертвы. Это можно было понимать двояко: и как «Следуйте за мной», и как «Следите за моей мыслью, улавливайте». Скажи этот впередистоящий что-нибудь типа «Боу ити. (Пойдем со мной, файгианец.)», смысл его слов можно было бы истолковать однозначно… «А-икар, аль тааргу оти!» – уже чуть ли не со слезами на глазах. Плаксиво-растерянное выражение лица захваченного файгианца свидетельствовало, в какое замешательство ввергла его неоднозначность приказания. Стискивающий пресс чуть ослабел, давление стволов несколько снизилось, группа захвата на мгновение расслабилась, и… ОН взял реванш.

ЧТО он сделал, как это произошло, никто не успел понять. Превращение жалкого, тощего долговязого труса в свирепого, громадного монстра было мгновенным. И в то же мгновение пленник обрел свободу. Выстрелить, ударить, вообще тронуть его не успел никто…

Еще через мгновение огромный косматый мужчина, унося на руках по-прежнему бездыханную девушку, скользил по ступеням вверх.

– …ше йимахек шимха ве зихреха, менуваль… – приподнявшись на локте, прошептал ему вслед единственный выживший абориген. Слова эти были древнейшим проклятием, взятым из наследия пращуров его народа, и в переводе на крусс звучали примерно как «…дабы стерлось имя твое и воспоминание о тебе, мерзавец…»

Бесстрастный наблюдатель зарегистрировал и эту цитату из оригинала текста Библии. И даже ответное высказывание взбегавшего по лестнице на перрон. «Вечная наша болячка, проклинать не тех, кто виновен на самом деле…»

Многоглазый, зоркий, вездесущий наблюдатель все время неотступно вел эту загадочную пару. Бесчисленные камеры, датчики, рецепторы слежения, которыми была нашпигована инфраструктура Сквозьземки. Только вот глаза эти были рассредоточены по всему миру, и разрозненные эпизоды никогда не смонтировались в единый фильм. Весь путь следования двух приезжих остался в постоянной памяти компьютеров этого мира, но для того, чтобы увязать и осмыслить, требовалось нечто большее – оперативная память хотя бы одного-единственного РАЗУМА.

Однако человеческие глаза так и не увидели этого кино. Не увидели они и окончания кругосветки: оставшиеся этапы пути до центрального железнодорожного вокзала, от которого рукой подать до вокзала космического. Только равнодушные зрачки камер слежения запечатлевали, как девушка пришла в себя (уже в комфортабельном купе карона сверхземки) и как несся этот состав по обратной стороне мира, каждую секунду на четыре километра сокращая расстояние до космопорта, а в зените полыхало жаркое золотистое солнце. Цвета Империи.

И как вновь передислоцировались гои эти и несколько перегонов проехали в рокевете надземки, прежде чем спуститься еще ниже, на ЗЕМЛЮ, чтобы оставшиеся сотни километров потусоваться в колесных вагончиках, набитых разбуженными, оживленными, вспомнившими, что они ЗЕМЛЯНЕ, йегудим; в отличие от снующих по другим планетам поездов, которые живут собственной напряженной жизнью, едва снисходя к пассажирам пришельцам из реальности иных, не столь стремительных пешеходных скоростей, – этот поезд был неотъемлемой частью мира, по которому шел.

И ПРОБУЖДЕНИЕ, перевернувшее мир на рассвете, ринулось, набилось в вагоны Сквозьземки, и к вечеру переполняло их, распирало, как нежданная радость… Вита эст Виа!!!

Месилат Рокевет назывался этот мир.

Просто «Железная Дорога».

РАБЫ & ВЛАДЕЛЬЦЫ

ВРЕМЯ и ТОЧКА [конец сентября по универсальному сетевому, первый день месяца гертиона по местному; территория Пестрая Низина (и другие); мир категории «D» Тарсис (планета Скарабей I); скопление Аменхотеп, галактика «Пирамида 7"]

Поздняя весна – любимая пора надсмотрщиков. Месяц гертион вновь одарил резким всплеском тепла, нарушил неспешный водяной кругооборот. Небесные хляби разверзлись по расписанию…

Среди охранников иногда попадались сносные типы, без садистского блеска в глазах. Однако случались такие нечасто. Реже, чем выпадали сухие дни в гертионе. За долгие годы рабства Аста встречала исключения лишь трижды. Но даже они преображались с наступлением весенних ливней. И даже от них в это время года можно было услышать возбужденные вскрики: «Гертион!.. Время собирать камни!»