Книга 1812. Все было не так! - Георгий Суданов

Письмо было передано в Санкт-Петербург, но ответа на него не последовало.

Предлагаемый мир – это был миф. В равной степени мифом была и возможность остаться в Смоленске. Наполеон просто не мог себе это позволить. В противном случае он вынужден бы был признаться, что его план провалился. Что его расчет на быструю победу в течение первых двадцати дней войны не осуществился.

Более того, если бы он отложил кампанию до весны следующего года, это дало бы русским возможность привести в порядок свои войска – для наступления, а возможно, и для того, чтобы отрезать его от Европы. Со всеми вытекающими из этого последствиями, вплоть до возможности возникновения заговора в Париже.

Безусловно, Наполеон все еще был решительно настроен на генеральное сражение, но при этом он должен был сделать выбор между двумя основными направлениями дальнейших военных действий: двинуться на Санкт-Петербург – столицу русского императора – или продвигаться дальше, к древней Москве – городу, священному для всего русского народа.

Филипп-Поль де Сегюр рассказывает:

«Тогда-то император постиг всю громадность своего предприятия. Чем дальше он продвигался, тем больше оно разрасталось перед ним. Пока он встречал только королей, их поражение было для него игрушкой, так как он был более великим, чем все они. Но короли уже были побеждены, и теперь он имел дело с народами. Это была для него другая Испания, только более отдаленная, бесплодная и беспредельная, которую он встретил на другом конце Европы. Пораженный, он почувствовал нерешительность и остановился».

В самом деле, сначала Наполеону было нужно Вильно, потом – Витебск, потом – Смоленск. И все – во что бы то ни стало. По словам генерала де Сегюра, «он как будто отложил до Смоленска окончательное решение. Вот почему он был смущен, и это смущение было тем сильнее, что все эти пожары, эпидемии и жертвы, окружившие его, ухудшали положение. Его охватила лихорадка нерешительности, и взоры его попеременно обращались на Киев, Петербург и Москву».

В Киеве он мог разбить армии Тормасова и Чичагова. Этим он освободил бы правый фланг и тыл своей армии, занял бы польские провинции, наиболее богатые людьми, продовольствием и лошадьми. Укрепленные позиции можно было бы создать по линии Могилев – Смоленск – Витебск – Полоцк – Динабург – Рига. За этой укрепленной линией во время зимы он мог бы поднять и организовать всю Польшу, чтобы весной обратить ее против России…

Филипп-Поль де Сегюр продолжает эти рассуждения:

«Между тем в Смоленске Наполеон оказался как раз в самом узле дорог на Петербург и Москву. От одной из этих столиц его отделяли 29 переходов, от другой – 15. Петербург – это правительственный центр, узел, в котором сходятся все нити администрации, мозг России, место, где находятся ее морские и военные арсеналы, и единственный пункт сообщения между Россией и Англией <…> Идя на Петербург, в согласии с Сен-Сиром, он окружил бы Витгенштейна и заставил бы Ригу пасть перед Макдональдом. С другой же стороны, в Москве он мог атаковать дворянство в его собственных владениях, затронуть его древнюю честь. Дорога к этой столице была более коротка, представляла меньше препятствий и больше ресурсов. Великая русская армия, которой он пренебрегать не мог, которую он должен был истребить во что бы то ни стало, находилась там, так же как и все шансы выиграть сражение, как и надежда потрясти нацию, поразив ее в самое сердце в этой национальной войне.

Из этих проектов наиболее возможным представлялся ему последний, несмотря на позднее время года. Между тем история Карла XII постоянно находилась у него перед глазами. Но не та, которую написал Вольтер и которую Наполеон отбросил с досадой, считая ее романтичной и неверной, а дневник Адлерфельда. Его он читал постоянно, но и это чтение не остановило его. Сравнивая обе экспедиции, он все же находил тысячу различий и придирался к этому. Никто не может быть судьей в своем собственном деле! И к чему может служить пример прошлого, когда в этом мире никогда не встречается ни двух людей, ни двух вещей, ни двух положений совершенно одинаковых? Во всяком случае, в этот период времени имя Карла XII часто срывалось с его уст».

Наполеон тщательно изучал известия, получаемые со всех сторон, и они возбуждали его пыл. Отовсюду шли сообщения о победах. На правом фланге все было спокойно, на левом – маршал Удино теснил Витгенштейна.

В конечном итоге принять окончательное решение Наполеону помогла главная русская армия: она направилась по дороге, ведущей к Москве, и император французов решил пойти за ней в погоню.

Филипп-Поль де Сегюр: «Когда тело его отдыхало, ум продолжал работать еще напряженнее. Как много побудительных причин толкало его к Москве! <…> Точно приняв внезапное решение, он вставал, как будто боясь раздумывать, чтобы не поколебаться опять. Им уже овладел этот план, который должен был доставить ему победу. Он спешил к своим картам. На них он видел Москву, великую Москву, святой город! <…> При виде этой карты, разгоряченный своими опасными идеями, он находился словно во власти гения войны».

До Москвы между тем было еще почти 350 километров.

И было над чем задуматься. Армия Наполеона при выходе из Витебска насчитывала 185 000 человек, а теперь она сократилась до 157 000. То есть она стала слабее на 28 000 человек. Кто-то остался в гарнизонах Витебска, Орши, Могилева и Смоленска, кто-то был убит или ранен…

Но 157 000 человек, как считал Наполеон, было достаточно, чтобы истребить русскую армию и завладеть Москвой. А потом к нему подошли бы подкрепления из Кенигсберга и Варшавы.

Тем не менее Наполеон еще семь дней бездействовал в Смоленске. Его одолевали сомнения. Ведь все-таки стратегическое положение его армии за время похода от Вильно до Смоленска значительно ухудшилось. В самом деле, две русские армии теперь объединились, а численное соотношение сил Наполеона к русским войскам, которое в начале войны было близко к 3:1, теперь понизилось до 5:4. И все потому, что император французов не щадил свои корпуса. Непосильные форсированные переходы и потери убитыми и ранеными практически ежедневно уменьшали его армию. И при этом он мало выиграл во времени: продолжительные остановки в Вильно, Витебске и Смоленске затянули развязку кампании на неблагоприятное время года.

Любимец Наполеона Мишель Дюрок не одобрял его планы. Сначала он выражал свое неодобрение холодным молчанием, потом оно вылилось в правдивые доклады и колкие замечания. По словам генерала де Сегюра, «император отвечал ему, что он сам прекрасно видит, что русские стараются его завлечь».

Он несколько раз говорил Дюроку, что обоснуется в Смоленске, и если весной 1813 года Россия не заключит мира, она погибла. Ключ к обеим дорогам, в Петербург и Москву, находился в Смоленске, и теперь он – в руках Наполеона.

Дарю, заведовавший материальной подготовкой похода в Россию, тоже не выглядел довольным, и Наполеон спросил его, что он думает об этой войне.

– Я думаю, что она не национальна, – ответил Дарю, – и что ввоз кое-каких английских товаров в Россию не может служить достаточной причиной для нее. Ни наши войска, ни мы сами не понимаем ни ее цели, ни необходимости, и поэтому все говорит за то, чтобы остановиться.