Книга Штрафбаты Гитлера. "Живые мертвецы" Вермахта - Андрей Васильченко

По-военному корректное отношение «уставного персонала» к «испытуемым» было продиктовано не только перестраховкой. Оно определялось еще множеством личностных факторов, в том числе опытом Первой мировой войны и ноябрьской революции. При подготовке многие офицеры Вермахта справедливо полагали, что в условиях современной, механизированной массовой войны нужно было сокращать слишком огромную дистанцию между офицерами, унтер-офицерами и солдатами. Речь шла об устранении «снижавшего военную эффективность разлома». В зависимости от социального происхождения и личных установок конкретного офицера подобные устремления имели скорее или патриархально-консервативный характер, или же были выражением веры в нацистскую формулу «народного сообщества».

Выше указывалось на то, что 500-е батальоны и во время подготовки, и во время пребывания на фронте не отличались от регулярных формирований Вермахта ни по униформе, ни по вооружению, ни по продовольственному снабжению. Не имелось также особых директив, которые, например, были изданы в октябре 1942 года при формировании 999-х батальонов. В них наряду с благозвучными посулами о возможном уравнении с обыкновенными военнослужащими 999-е сталкивались с существенными ограничениями: перлюстрация почты, комендантский час, требование «самой суровой службы». Очевидно, что в глазах Верховного командования Вермахта осужденные гражданским судом «недостойные несения службы» 999-е были на порядок ниже, нежели служащие 500-х батальонов, которые были осуждены военными судами. Ощутимое различие в обращении, которое практиковалось в 500-х батальонах и 999-х частях станет очевидным, если принять во внимание воспоминания Альберта Майнца, который служил в 561-м батальоне, проходившем подготовку в Эрфурте. В прошлом он был в 999-м, который проходил подготовку на полигоне Хойберг: «Наша казарма располагалась в Веймарском направлении, за городской окраиной, Это местечко называлось Наседка. Каждый день после окончания занятий нас отпускали в увольнительную в город. Если мы хотели, то могли покинуть лагерь даже после вечернего построения. Наше жилье не было окружено забором с колючей проволокой, к чему мы весьма привыкли. Мы даже сами несли охрану лагеря, в то время как в Хойберге нас в целях безопасности не допускали до караульной службы. В Эрфурте мы имели право проверить любого офицера или фельдфебеля, входящего на территорию лагеря. Иными словами, нас здесь принимали за людей. Однако самой большой неожиданностью была приходившая почта. В свободное время после окончания занятий и работы мы пытались воспользоваться всеми возможностями, которые предоставлялись в Эрфурте, будь то осмотр достопримечательностей или какие-то развлечения».

В октябре 1942 года для 999-х частей были изданы «Особые предписания», которые фактически разделили всех 999-х на два класса. И это несмотря на то, что § 13 Военного кодекса не делал никаких различий между «недостойными», которые были осужденными военным или гражданским судом. Впервые эта практика была применена только в июле 1943 года, а окончательно прижилась лишь в 1944 году, когда Верховное командование Вермахта издало унифицированные «Особые предписания о правовом и служебном положении условно достойных несения службы в испытательных частях». На деле это означало, что около 20 % «условно достойных несения службы» могли быть направлены в 500-е батальоны. Но на практике оказалось, что даже в батальонах практиковалось различное отношение к «достойным» и «условно достойным несения службы». Как вспоминал Вильгельм Н., который был приговорен к двум годам тюрьмы за подрыв боеспособности, а в начале 1944 года попал в Томашов: «В тюрьме запрещалось наказывать служащего испытательного батальона, если он был награжден орденом или медалью». То же самое касалось увольнительных и отпусков, которые предоставлялись тем, кто имел небольшие тюремные сроки, а также не имел гражданской судимости. Сам же Вильгельм Н. за все время своего пребывания в батальоне не получил ни одного дня отпуска.

Заметим, что для большинства «испытуемых» отпуск и увольнительные имели гораздо большее значение, чем разрешение или запрет на ношение орденов и медалей. Уделим побольше внимания «отпускному вопросу», так как он позволит лучше понять внутреннее устройство 500-х батальонов. Как выяснилось, положение «испытуемых» и 999-х не было в одинаковой степени плохим. В батальонах пытались создать условия, напоминающие регулярные части Вермахта. Однако был один принципиальный момент, который отличал 500-е батальоны от других армейских частей. Он был санкционирован приказом от 12 марта 1943 года: «Отпуск может предоставляться солдатам, переведенным в испытательное формирование, в целом только перед проверкой фронтом». Формулировка «в целом» указывала на некоторую свободу действий, особенно если сравнивать ее с аналогичным приказом по 999-м частям: «Отпуск принципиально предоставляется только после продолжительного испытания на фронте». Во время фронтовой службы «испытуемые» никаких отпусков не получали. В отличие от солдат фронтовых частей, служащие 500-х батальонов имели достаточную свободу действий. Но 30 июля 1943 года ей был положен конец. Верховное командование сухопутных сил выпустило специальную директиву, в которой командирам 500-х батальонов запрещалось предоставлять отпуска.

Между тем высшее армейское руководство не рассматривало 500-е батальоны как обыкновенные части. Об этом свидетельствует одна из инструкций: «Состав и особые условия в испытательных частях выдвигают на передний план особо жесткие требования к соблюдению дисциплины. Это обусловлено тем, что в них находятся в прошлом осужденные люди, которые по складу своего характера являются небезопасными. Чтобы контролировать их, а впоследствии использовать на фронте, надо в корне пресекать любые правонарушения. Поэтому для устрашения надо выносить предельно жесткие приговоры». Подобная аргументация вела к значительному количеству казней, что и стало причиной редких случаев перевода «испытуемых» в штрафные или обратно в «болотные лагеря». Есть множество примеров подобной жесткости. Один из «испытуемых», осужденный на два года тюрьмы за самовольное оставление части, даже в 500-м батальоне продолжил совершать правонарушения. Он был обвинен в кражах и трусости. В заключении по его делу говорилось: «Перевод в испытательную роту является последним шансом, который дается солдату, дабы он показал, что готов искупить прошлые правонарушения, что у него есть стержень внутри. Тот же, кто не воспользовался, и даже не попытался воспользоваться этим шансом, не может быть на переднем рубеже фронта. На правах командира второй роты 540-го батальона заявляю, что подсудимый своим поведением угрожал дисциплине в части. Это обстоятельство отягощается тем фактом, что подсудимый уже был ранее осужден. Можно предположить, что он направился в батальон не дабы пройти испытание фронтом, а избежать тюрьмы. По этой причине солдат, который совершает подобные преступления во время службы в испытательной части, может быть приговорен только к смерти». В итоге солдат вместо 11-летнего тюремного заключения был казнен».

В итоге при совершении «испытуемыми» любых более-менее тяжких проступков смертные приговоры выносились едва ли не автоматически. И лишь в единичных случаях самовольного оставления части (как правило, когда имелись какие-то смягчающие обстоятельства) солдаты приговаривались к длительным тюремным срокам. Происходило это в последний год войны, когда чувствовалась острая нехватка в «человеческом материале». Тогда смертную казнь заменяли 12-летним или 15-летним тюремным заключением, избежать которого можно было лишь при прохождении «особого испытания». Третий рейх как никогда нуждался в «пушечном мясе». Но даже когда смертная казнь была отложена или заменена, то это было исключением, всего лишь подтверждающим правило. Подобное правило сработало, например, во время суда над Эдуардом Р. из 561-го батальона. За «трусость в бою и дезертирство» он был приговорен к смерти. Его приговор заканчивался циничными словами: «Для устрашения и поднятия духа в остальных испытательных командах я считаю необходимым немедленно привести приговор в действие». Ганс-Петер Клауш в своих исследованиях насчитал 136 смертных приговоров, вынесенных «испытуемым» из состава 500-х батальонов. В большинстве случаев речь шла о дезертирстве, трусости в бою, подрыве боеспособности, членовредительстве («самостреле»). Первый подобный случай датируется 29 сентября 1941 года, а последний — 9 апреля 1945 года. Число 136, естественно, является неполным. Это лишь та часть, которую удалось установить исследователям несмотря на явный недостаток документов. Есть сведения об утрате в ходе войны более сотни вынесенных приговоров.