Книга Сделай одолжение - сдохни! - Джеймс Хедли Чейз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне было сказано: иди и помоги Бет в саду, сынок, – сообщил я.
Она резко взглянула на меня:
– Он так назвал тебя?
– Вот именно, а я должен звать его “мистер Маршалл”, потому что он теперь миллионер, а я его служащий. Символ статуса – так он это называет.
Бет молча собирала малину. Я присел на корточки, глядя на нее и ощущая на своей спине жаркое солнце.
– Бет, он хочет пуститься в аферу. Он собирается вложить свои деньги в акции, на которых он потеряет большую часть своего состояния.
Ее красные от сока перезревших ягод пальцы замерли, она испытующе поглядела на меня.
– Кейт, он хоть и пьяница, но умный. Я тебе уже говорила.
– Может быть, но он купился на аферу со стальными компаниями. Он собирается приобрести акции, как только получит кредит…, в конце следующей недели.
Бет все так же глядела на меня.
– Фрэнк умный, – повторила она.
– Но я знаю, что это будет крах! Я один раз сам попался в ту же самую ловушку! Все выглядит прекрасно, но самом деле ничего не выйдет. Маршалл потеряет все до единого цента, все деньги, которые получит. И ты тоже потеряешь их.
Она стала снова собирать малину. Я ждал. В ее лице жизни было не больше, чем в маске.
Через несколько минут я спросил:
– Ты о чем-то думаешь. Бет?
– Да. – Она повернулась ко мне, прижимая миску с ягодами к груди. – Ты абсолютно уверен, что его планы приведут его к разорению?
– Абсолютно.
– И ты не сможешь переубедить его?
– У меня нет ни малейшего шанса. Она кивнула и стала опять собирать малину. Я снова подождал несколько минут и спросил:
– О чем ты сейчас думала, Бет? Не глядя на меня и продолжая собирать ягоды, Бет сказала:
– Я думала – какая жалость, что он жив.
По спине моей скользнул холодный палец мертвеца. Вот оно, подумал я, и на этот раз она сама сказала: “Сделай одолжение…, сдохни”.
Она сказала это.
Когда он умрет, она получит его деньги, а я получу ее, но время убегает стремительно. Едва Фрэнк получит деньги, он потеряет их в этой афере.
– Бет, никаких денег не будет, если только он не умрет.
С одеревеневшим лицом она перешла к следующему ряду кустов малины.
– Бет!
– Не сейчас…, ночью.
Мы глядели друг на друга. В ее черных глазах сквозило отчуждение.
– Ладно. Ты придешь ко мне?
Бет кивнула.
Я встал и пошел по саду в сторону дома. Через открытое окно отчетливо был слышен голос Маршалла. Он говорил по телефону.
– …проверьте контракт, – донеслось до меня. – Я смогу купить акции через пару недель. Я хочу приобрести большой пакет. Да…, выполните свою часть работы. Я буду готов дней через пятнадцать.
Не уверен, что будете, мистер Маршалл, думал я, тихо поднимаясь по лестнице. За эти пятнадцать дней вы окажетесь в гробу.
* * *
Остаток дня я провел, лежа на кровати и напряженно размышляя. От моих мыслей меня не мог отвлечь даже грохочущий голос Маршалла, непрерывно говорившего по телефону.
Я курил сигарету за сигаретой, повторяя себе, что это будет вторая моя попытка стать очень богатым. Первая с треском провалилась, и я очутился в тюрьме, но на этот раз все выйдет иначе. Вместо того, чтобы рисковать на бирже чужими деньгами, я собираюсь отнять человеческую жизнь. Я без всяких угрызений совести готов был покончить с этим жирным наглым пьяницей, болтавшим внизу по телефону. У меня уже начала оформляться идея, как разделаться с ним, ничем не рискуя. Это должно выглядеть как несчастный случай, и тогда я смогу получить Бет и деньги.
Чем больше я раздумывал над этой идеей, тем больше она мне нравилась, и в конце концов я убедил себя, что осуществить этот план можно легко и безопасно; а убедив себя, мне оставалось только убедить Бет. Судя по ее словам: “я думала – какая жалость, что он жив”, вряд ли ее придется долго уговаривать.
Часы внизу пробили семь, и я встал с кровати. Я прошел в ванную, побрился и осмотрел себя в зеркале над раковиной. Выглядел я так же как всегда, но я знал, что глядящее на меня из зеркала лицо стало теперь лицом того, кем я никогда не собирался становиться, – лицом убийцы.
До меня донесся запах жареного лука. Я спустился по лестнице в кухню. Бет стояла около плиты, мясо жарилось на гриле, а лук шипел в сковородке с маслом.
– Пахнет аппетитно, – сказал я, останавливаясь в дверях.
Она кивнула, но лицо ее осталось безжизненной маской. Я заметил, что на решетке жарятся только два бифштекса.
Понизив голос, я спросил:
– Где он?
– В комнате…, погиб для общества.
– Может быть, уложить его в кровать?
– Оставь его там, где он есть…, может быть, попозже. – Бет отвернулась к плите.
Оставив Бет на кухне, я тихонько прошел в гостиную. Он сидел за столом с раскиданными бумагами, широко раскрытые глаза смотрели неподвижно, дыхание было тяжелым и замедленным.
– Мистер Маршалл?
Я подошел ближе и дотронулся до него. Никакой реакции. Я провел рукой перед его раскрытыми глазами – в них ничто не шевельнулось; Бет сказала точно: “погиб для общества”. Бутылка виски, уже пустая, стояла на столе.
Держась позади Маршалла на тот случай, если он вдруг очнется, я заглянул в лежащие на столе бумаги. Это были документы на недвижимое имущество, на дом под названием “Белые дубы” в Кармеле, а также множество пометок, чисел и имен, которые мне ни о чем не говорили.
Бет тихо вошла в комнату.
– Давай поужинаем, – сказала она. Я еще раз коснулся Маршалла и, опять не добившись реакции, пошел с Бет на кухню. Мы сели напротив друг друга.
– Бет, надо бы вызвать врача, чтобы посмотрел на него, – сказал я, разрезая бифштекс. – А вдруг это серьезно?
Она глянула на меня и кивнула:
– Подождем с полчаса, а потом, если не очнется, я позвоню доктору Сандерсу.
– Местный доктор? Он хороший врач?
– Он практикует здесь уже лет сорок, всего лишь сельский лекарь.
Мы посмотрели друг на друга, и на этот раз кивнул я. Мы доели бифштексы и перешли к малине со сливками. Потом пили кофе. Ни один из нас не произносил ни слова. Нам было нечего сказать. Я всецело предался размышлениям, а по сквозившей во взгляде Бет отчужденности я мог судить, что и она занята своими мыслями. Мы ужинали и вполуха прислушивались к тяжелому дыханию Маршалла, доносившемуся из гостиной. Я надеялся, что оно вдруг прервется. Уверен, что и Бет тоже надеялась на это; но друг другу мы не признавались.