Книга Спортивный журналист - Ричард Форд

– Так оно, пожалуй, и лучше, – сказал Уолтер.

– Для меня это делает мир более интересным.

– Думаю, мне стоит научиться этому, Фрэнк, – заметил Уолтер и покачал головой.

– Вас что-то беспокоит, Уолтер, – сказал я – и сказал зря, поскольку нарушил тем самым правило «клуба разведенных мужей», согласно которому ни один из нас не должен лезть во внутренний мир другого да еще и объяснений требовать.

– Нет, – уныло ответил Уолтер. – Ничего меня не беспокоит.

Он постоял немного, глядя на совсем уже почерневший джерсийский берег – на коробки пляжных домиков, чьи огни соединяли нас с жизнью, которая в них идет, и спросил:

– Можно задать вам вопрос, Фрэнк?

– Конечно.

– Есть у вас человек, которому вы доверяете свои мысли? – Произнося это, Уолтер на меня не смотрел, но я почему-то чувствовал, что его гладкое мягкое лицо сразу и печально, и полно надежды.

– Сказать по правде, наверное, нет, – ответил я. – Нет, никого.

– А жене вы когда-нибудь доверялись?

– Нет. Мы помногу разговаривали на самые разные темы. Это точно. Может быть, мы с вами понимаем под доверием разные вещи. Человек-то я не так чтобы скрытный.

– Хорошо. Это хорошо, – сказал Уолтер.

Я видел, что мой ответ озадачил его, но и удовлетворил; существеннее, впрочем, другое – лучшего я дать и не смог бы.

– Увидимся позже, Фрэнк, – внезапно произнес Уолтер и, легко прихлопнув меня по руке, ушел в темноту, где один из Спанелисов еще продолжал ловить рыбу, хоть вода уже почернела, а резкий весенний воздух остыл настолько, что я укрылся от него в каюте и посмотрел там по телевизору несколько проведенных командой «Янкиз» подач.

Однако, когда мы причалили, и все попрощались со всеми, и разведенные мужья отдали выловленных ими камбал и горбылей детишкам Спанелисов, я, готовый поехать прямиком к Викки и увлечь ее в Ламбертвилл, увидел у моей машины Уолтера Лаккетта, переминавшегося в парусиновых туфлях на гравии и похожего в темноте на человека, которому требуется срочно занять у кого-нибудь денег.

– Что новенького, Уолли? – бойко поинтересовался я, вставляя ключ в замок дверцы.

У меня оставался час, чтобы добраться до Викки, следовало поторапливаться. Ложится она рано, даже если не работает на следующий день. К своей карьере медицинской сестры Викки относится очень серьезно и хочет появляться на работе оживленной, веселой, поскольку считает, что многим ее больным не хватает тех, кто понимает всю бедственность их положения. В результате после восьми я к ней никогда не заглядываю.

– Черт знает, что у нас за жизнь, не так ли, Фрэнк? – сказал Уолтер и прислонился к моему багажнику, скрестив руки и глядя с чем-то вроде приятного удивления, как машины других разведенных мужей и Спанелисов выезжают, покачивая задними огнями, с парковки и направляются к 35-му шоссе. Мужчины что-то кричали, сигналили, дети Спанелисов визжали.

– Чистая правда, Уолтер. – Я открыл дверцу, но прежде чем сесть, вгляделся в него сквозь темноту. Руки в карманах, плечи сгорблены. Светлый свитер, длинный и мягкий, такие носили когда-то в загородных клубах. – Хотя, по-моему, совсем не плохая.

– Да только спланировать ее нельзя, верно?

– Чего нельзя, того нельзя.

– Ты сто́лького не можешь предвидеть, а ведь все разложено у тебя перед носом, на виду.

– По-моему, вы зябнете, Уолтер.

– Позвольте, я угощу вас выпивкой, Фрэнк.

– Сегодня не могу. У меня еще дела есть.

И я заговорщицки улыбнулся ему.

– Чуть-чуть, для согрева. Можно заглянуть в «Манаскуан».

Бар «Манаскуан» стоял по другую сторону парковки – бывший рыбацкий кабак, смахивающий на сарай старый дом с красной вывеской «БАР» на шатровой крыше. Бен Музакис сказал мне однажды, мы тогда разговаривали с ним на палубе о «налоговых убежищах», что вложил в него деньги – свои и брата жены, Эвангелиса.

– Что скажете? – спросил Уолтер, уже направляясь в ту сторону. – Выпьем по одной, Фрэнк.

Пить на ночь глядя с Уолтером Лаккеттом мне ничуть не хотелось. Мне хотелось домчаться до Викки и увезти ее в сонный Ламбертвилл, пока последние проблески солнечного света еще льнут к западному небосклону. Воспоминания о тех страшных столетиях в «Кофе Спот» вдруг выплыли из моей памяти, и я едва не запрыгнул в машину и не рванул с места, как удирающий от полиции преступник. Но не запрыгнул и не рванул. Стоял и смотрел на Уолтера в его шортах и свитере, он уже дошел до середины пустой парковки, а там остановился в позе, которую я могу назвать только душераздирающей. И я не смог отказать ему. У нас с Уолтером было что-то общее – незначительное, но неоспоримое, – и таким его делала вот эта самая поза. Викки там или не Викки, Ламбертвилл, не Ламбертвилл, но мы с Уолтером оба были мужчинами.

– Только по одной, – сказал я в темноту. – У меня свидание.

– Я присмотрю за временем, – отозвался Уолтер, уже затерявшийся среди тусклых береговых огней Брилле. – Сам присмотрю.

В «Манаскуане» Уолтер заказал скотч, я – джин; некоторое время мы просидели в полном, неловком молчании, разглядывая старые фотографии за баром, на которых рыбаки демонстрировали своих окуней-рекордсменов. По-моему, на нескольких был Бен Музакис – широкогрудый молодой работяга пятидесятых, с широкой, ошалелой улыбкой иммигранта, по пояс голый, с бугристыми мышцами, он стоял рядом с одетым в хаки мужчиной повыше, а перед ними были рядком разложены по доске двести снулых рыбин.

«Манаскуан» – заведение темноватое, обшитое сосновыми досками, с отдающими смолой грудами хвороста на полу, – любимое мое, по правде сказать, место малых загулов. Между ними я о нем и не вспоминаю. Его тисовый бар оформлен с намеком на что-то такое морское, никто здесь не лезет к тебе с дружелюбными замечаниями, а выпивку наливают честно и по приемлемым для туристической береговой зоны ценам. Иногда я, слишком рано приехав на нашу рыбалку, захожу сюда, сажусь у стойки, заказываю добрый жирный гамбургер и располагаюсь совершенно как дома – читаю газету, или смотрю телевизор, или разглядываю компанию рыбаков в вязаных шапочках, сидящих вплотную друг к другу в дальнем конце бара и негромко беседующих, и одну-двух женщин, которые прогуливаются по залу, нахально заговаривая с незнакомыми мужчинами. В таком месте приятно ощущать себя завсегдатаем, хотя, по большому счету, ни с одним из его посетителей у тебя нет ничего общего, кроме душевного склада, да и об этом только ты, мать твою, и догадываешься.

– Вы когда-нибудь занимались спортом, Фрэнк? – внезапно спросил Уолтер после долгого, прилежного изучения фотографий.

– Только спортивной журналистикой, Уолтер, – ответил я и ободряюще улыбнулся. Что-то явно не давало ему покоя, и чем скорее он это выложит, думал я, тем скорее мне удастся покатить на запад.

Уолтер ответил мне улыбкой, иронической, неодобрительно наморщил нос, поправил очки. И до меня вдруг дошло, что мужчина он довольно красивый и что мне это нравится. Красивым людям так трудно быть и даже пытаться быть самими собой. А я понимал – как раз такую попытку Уолтер сейчас и совершает, и это мне тоже нравилось, хотелось бы только, чтобы он поскорее объяснил, в чем его дело.