Книга Шпионские игры царя Бориса - Ирена Асе

Маша, я не к нему. Сейчас в Риге находится один московский немчин, Андреас Витт. Он хорошо знает Генриха Флягеля по торговым делам. Вот ему-то я и должен передать сведения, а он, как человек вызывающий у рижского патриция полное доверие, должен сообщить их Флягелю. Речь идет о том, чтобы Генрих Флягель поехал в Псков на переговоры. Естественно, не от своего имени, а от имени всех связанных с ним патрициев.

— Значит, к Флягелю не пойдешь?

— Таков приказ из Москвы — пойти к Андреасу Витту.

— Ох, мудрят там в Москве! Лучше бы ты сам пошел к Флягелю. И знаешь что? Ты иди к Витту, а к Флягелю схожу я. Скажу, что помнит о нем московский царь, что люди царские хотят переговоров и скоро придет к нему Витт. Флягель доволен будет, что ему так доверяют, что предупреждают о визите Витта.

— Никуда ты не пойдешь!

Маша обиделась:

— Раз так, спи один!

Трактирщица повернулась к нему спиной. Тимофей понимал, что сейчас совершит ошибку, но чувствовал то, чего не ощущал раньше никогда в жизни: он просто не мог спорить с Машей. «Сказано же в умной книге «Домострое»: «Люби жену, как душу, тряси ее как грушу», попробовал он настроить себя. Увидел, как решительно Мария подошла к двери и покорно согласился:

— Будь по-твоему.

Мария остановилась. Тимофей подошел к любимой, поцеловал ее и сказал:

— Но, быть может, Флягель часик подождет?

— За тем я и пришла, — сказала Мария, расстегивая свое платье. — Странно, что раньше не догадался.

— Подожди! — встревожился купец. — Дверь хоть закрой.

Тут только трактирщица обнаружила, что входя она не закрыла дверь, а лишь прикрыла. Женщина исправила свою ошибку, но с опозданием. Если бы Мария хотя бы говорила с Выходцем по-русски! Но увидев мужчину в немецком платье, Маша а и начала разговор на привычном для нее немецком языке. Ни Тимофей, ни Мария, предаваясь радостям любви не знали, к каким последствиям приведет неплотно закрытая дверь. Как сформулируют через сотни лет, разведчики проваливаются на мелочах…

Только через полтора часа Тимофей Выходец вышел, наконец, с постоялого двора и двинулся к центру города по предместью Ластадия. Прошел мимо огородов, где рижане выращивали для себя огурцы и капусту, быстрым шагом преодолел так называемую запретную милю перед первой линией городских укреплений и оказался у городских ворот. Стражникам, как обычно, он представился купеческим приказчиком Карлом из Вендена и спокойно вошел в город через Песчаные ворота. И надо же тому случиться, прямо у городских ворот русский лазутчик наткнулся на купца Ниенштедта, с которым виделся утром!

Тимофей тут же сосредоточился, стал аккуратно смотреть на мостовую, чтобы не встретиться взглядом с одним из рижских бургомистров. Ощущение было необычным: старый рижский купец смотрел на него, но не узнавал в безбородом человеке в парике, одетом в немецкое платье, русского купца. Ниенштедт никак не мог взять в толк, почему это столь настороженно глядел на него незнакомый мужчина в одежде приказчика. Впрочем, это отвлекло одного из четырех рижских бургомистров лишь на мгновенье. Франц Ниенштедт торопился: надо было успеть продать голландцу приобретенный у купца Тимотеуса лен, и какое ему было в такой хлопотливый день дело до чужих приказчиков! Поясним: в то время в Риге торговля гостя с гостем была запрещена, приезжий мог совершать сделки лишь с рижскими гражданами, и русский купец Выходец был не вправе продать свой лен голландскому шкиперу без посредников. Оттого и обратился он к бургомистру, а не непосредственно к голландцу. Рижские купцы же жили в то время по принципу: «мы не сеем, не пашем, не строим, мы гордимся нашим городским строем». Ведь буквально за день рижанин мог приобрести товар у одного иностранца, продать другому и получить большую прибыль.

Тимофей, вроде бы не торопясь, но целеустремленно, начал отходить в сторону от бургомистра. Через несколько секунд он был уже на соседней узкой улочке и кружным путем (прямой путь остался там, где так некстати находился бургомистр) направился к корчме, в которой должен был встретиться с Андреасом Виттом.

Московский купец Витт находился в кругу слушателей. Энергично размахивая пивной кружкой, Андреас рассказывал завсегдатаям пивной:

— Итак, царь признал всех живущих в Москве немецких купцов членами Гостиной сотни и освободил от пошлин, которые платят в Москве иностранные торговцы из Англии и Голландии.

— Говоришь, что русский царь добр? А ты знаешь, что во время Ливонской войны он использовал против нас татар? А это такие звери, что хватали женщин, и ладно бы просто насиловали, как поступил бы нормальный ландскнехт, так изнасиловав, потом привязывали к дереву с обнаженной грудью и соревновались, кто попадет стрелой точно в сосок груди! Так погибла моя мать!

Казалось, что говоривший был готов наброситься на Витта с кулаками. Корчмарка (а события происходили в той корчме, откуда несколько месяцев назад молодой иезуит наблюдал за домом, где жил принц Густав) встревожилась. Но Андреас Витт примирияюще произнес:

— Во время войны мои родители жили в Саксонии. Но я сам слышал, как немало русских поминают царя Ивана, прозванного Грозным, недобрым словом. При нем и на Руси погибло много людей. Новый царь — Борис Годунов — полная противоположность ему. Если у Ивана было семь жен, то у нового монарха — только одна. А его дети… Царевна Ксения — прекрасная девушка, сын Федор — не по годам умен и образован. Иван любил войны, а царь Борис ценит мир. Он старается развивать торговлю и дал нам, живущим в Москве немецким купцам, пять тысяч рублей, чтобы у нас стало больше возможностей для заключения сделок.

— А под какой процент? — спросил рижанин, сидевший справо от спорщика, мать которого убили татары. — В Риге ростовщики, давая в долг, обдирают купца, как липку.

— Государь, царь и великий князь всея Руси не предоставлял нам кредит. Он подарил нам деньги из своей казны. Я получил от него 300 рублей и благодаря тому могу в Риге заключать немалые сделки.

Любители попить пиво почтительно притихли. Подарок в 300 полновесных серебряных монет вызывал у рижских торговцев большое уважение. Ведь государь всея Руси, как выяснилось, запросто дарил немецким купцам по пуду с лишком денег. А часть посетителей пивной такого богатства не зарабатывали и за год.

Тимофей Выходец специально подождал, пока московский пропагандист закончит свою речь:

— Нам, московским немцам, под властью русского царя живется хорошо.

И не в чем было упрекнуть Андреаса Витта, ни в чем он не соврал. Только не сказал он, что царь Борис специально подарил московским немцам деньги, чтобы те славили его имя в Риге и Нарве — городах, которые он хотел в скором будущем видеть своими. Впрочем, об этой своей цели Борис Годунов ведь и не говорил немецким торговцам, когда щедро одаривал их серебром, так что Андреас вполне мог быть искренен в своих похвалах.

Когда иноземец изложил все аргументы, сколь хорош русский царь и как замечательно живется немцам под его властью, Тимофей Выходец подошел к купцу Витту, вежливо поклонился и почтительно сообщил: