Книга Мстислав Ростропович. Любовь с виолончелью в руках - Ольга Афанасьева

Положение Ростроповича и Вишневской в зарубежном музыкальном мире упрочилось. Вишневская удостоилась приза «Лучшей оперной певице мира», получила Гран при за пластинки с записью опер «Тоска», «Пиковая дама», «Война и мир», «Катерина Измайлова» и за запись «Царской невесты», сделанную еще в Советском Союзе, за альбом романсов П. Чайковского, М. Мусоргского и Д. Шостаковича. «Тоска» была спета в Метрополитен-опера и в лондонском театре «Ковент-Гарден».

Иногда они вдвоем выступали на фестивалях, и тут не обходилось без характерных для Ростроповича забавных историй.

«…В Англии был такой «шелковый король», то есть король шелковой индустрии, который очень любил музыку. Он построил в провинции, где жил, маленький театр необыкновенной красоты.

В этом театре было не более 200 мест, но были и ложи, и балкон — Большой театр или Ла Скала в миниатюре. И он приглашал туда на концерты своих друзей. А «музыкальным шефом» всех этих концертов, если можно так сказать, был один мой друг, замечательный парень, англичанин, который говорил по-русски и был не чужд юмора. Он, конечно, в музыке разбирался не очень хорошо, но авторитет его в том театре был большой. И вот мы приехали туда с Галиной Павловной; это был ее концерт, а я ей аккомпанировал.

Я 35 лет был ее аккомпаниатором и наизусть играл на рояле все программы, которые она пела. И почему-то мой приятель, который пришел на концерт в смокинге и бабочке, стал мне действовать на нервы. Кончилась программа, публика в восторге, ведь Вишневская — красавица, голос у нее потрясающий; надо идти петь на бис. Я Галину Павловну спрашиваю: «Что будешь петь?» Она говорит: «Споем романс Чайковского». Ноты, конечно, у меня с собой были, но я взял совсем другие ноты, ничего общего с Чайковским не имеющие, и сказал английскому другу: «Помоги мне, пожалуйста, переворачивать страницы».

И когда я заиграл, он начал судорожно искать глазами, где я играю, и, естественно, не находить, потому что я играл наизусть одно сочинение, а ноты стояли совсем другие. Он смущен, краснеет и багровеет, а я при публике ему начинаю кивать: «Переворачивай!»; он переворачивает, публика понимает, что происходит что-то не то. Он опять смотрит в ноты, пытается понять, а я ему опять головой мотаю: «Давай, давай». Потом страницы с нотами закончились, а я ему опять киваю, прося перевернуть страницу. Тут он стал мне подавать знаки, что страниц с нотами больше нет. И я ему тогда говорю: «Назад, назад, давай, назад». После этого он мне сказал мрачно: «Моя карьера окончена». К счастью, Галина Павловна, которая целиком отдавалась исполнению романса, не обращала внимания на то, что происходило у меня с Энтони…»[48]

Быстрый творческий рост Вашингтонского оркестра отразился и на финансовом положении коллектива. Ростропович не отчислял денег Госконцерту, отдавая средства различным благотворительным фондам — Фонду Клод Помпиду — организации при ООН для помощи больным детям, Фонду серебряного юбилея английской королевы для стипендий музыкантам, нуждающимся русским в Париже и русским инвалидам в Калифорнии. В университете Джордтауна была установлена стипендия для студентов-медиков имени Ростроповича. Он снова мог себе позволить быть щедрым.

Мстислав Ростропович, Галина Вишневская, Александр и Наталья Солженицыны в Вашингтоне. 1975 г.

Ростропович стал снова давать интервью, где, высказываясь о России, ничего не приукрашивал, считая, что его слово заставит власти задуматься. Посольство доводило эти высказывания до сведения властей. Однажды Ростропович в интервью назвал Россию «страной мертвых душ, где ущемляется все живое и прогрессивное», добавив, что на Западе он счастлив, и это стало последней каплей.

Предстоял очередной срок продления паспорта. 16 февраля 1978 года семья подала заявление в советское посольство в Вашингтоне — там, где Ростропович имел длительный контракт. Просьбу о продлении паспорта мотивировали этим контрактом. После этого Ростропович и Вишневская регулярно наведывались в посольство и им отвечали: «Ваше заявление рассматривается в Москве». В начале марта они выехали во Францию, договорившись, что ответ из Вашингтона перешлют в Париж: срок паспортов истекал 25 марта, как раз накануне дня рождения Ростроповича.

15 марта советник по культуре из посольства СССР во Франции сообщил по телефону, что ответа ждут в ближайшие дни. В тот же день вечером, в Париже из телевизионной передачи они узнали о лишении их советского гражданства. Накануне утром в газете «Известия» появилась заметка под заголовком «Идейные перерожденцы», рассказывающая о том, как Ростропович и Вишневская, став «идейными перерожденцами», порочат советский общественный строй, оказывают материальную помощь антисоветским центрам и другим враждебным Советскому Союзу организациям за рубежом, дают концерты в пользу белоэмигрантских организаций». Газету принесли на концерт оркестра Московской филармонии, где играла Вероника Ростропович, и прочитали музыкантам. Играли «Тристана и Изольду». Вернувшись домой, она на всякий случай сожгла документы.

Вскоре Веронику вызвали в милицию. Требовали принести ключи от квартиры Ростроповича, поскольку всю семью, включая дочерей, оттуда молниеносно выписали. Одежду, мебель и архив собирались вывезти на склад. Молодой милиционер, когда вышло начальство, шепотом посоветовал ей ночью вывезти все, что сможет. Так она и сделала: вещи перевезли в маленькую квартиру Вероники, заполнив ее до отказа.

Когда все перетащили, вдруг позвонили из секретариата Брежнева, сообщив, что всех только что прописали обратно. Спустя какое время обитателей снова выписали…

Ростропович, узнав о лишении гражданства, обзвонил московских друзей, попрощался и предупредил, что больше звонить не будет — во избежание неприятностей.

Вскоре к Ростроповичу и Вишневской пришли два крепких парня из посольства и потребовали вернуть советские паспорта. Супруги отказались и опубликовали в прессе открытое письмо «К общественному мнению»: «Мы обращаемся к нашим друзьям, к любителям музыки, ко всем людям доброй воли с просьбой в этот тяжелый для нас час выразить свое отношение к нечеловеческому и незаконному акту лишения нас права жить и умереть на своей земле. Мы не занимались и не занимаемся политикой ни у себя на родине, ни за рубежом, а отдаем свои силы музыке, чтобы красота ее согревала сердца. Предъявленные нам формальные обвинения не имеют никакой связи с подлинными мотивами этого решения, которое явилось лишь актом мести за проявленную нами человеческую солидарность по отношению к гонимым людям».

Кроме этого открытого письма, Ростропович и Вишневская написали Брежневу и Суслову — главному идеологу КПСС. Вишневская к общему письму Брежневу добавила от себя: «Прикрываясь именем народа, советское правительство лишило нас гражданства. Милостиво оставляя советскими гражданами наших детей, правительство действует подобно рабовладельцам, разбивает мою семью и лишает нас семейного крова…Советское правительство показало, что в советском государстве судьбу людей решает не Закон, а люди, управляющие этими законами. Я не признаю права этих людей насильно лишать меня земли, данной мне Богом.