Книга Дорога в прошедшем времени - Вадим Бакатин

Если бы генсек М.С. Горбачев строго следовал положениям своего доклада XXVII съезду КПСС, наверное, все было бы иначе. Не скажу – лучше или хуже, но – иначе. Однако Михаила Сергеевича подвела его натура, его демократизм, большая, что небезопасно для генсека, для КПСС, откровенность и открытость. Его кипучая энергия понесла его самого и страну «незнамо куда». Он хотел «больше социализма», а в конце концов от социализма остались одни воспоминания.

В повседневной работе, в своих многочисленных больших и малых выступлениях, на встречах, заседаниях, в ходе интервью Горбачев все более и более подходит к тому, что очень скоро перечеркнет не только принятую новую программу КПСС, но и приведет к разрушению социализма. Он упивается дискуссией, всегда выходя из нее победителем. Он разрешает говорить, спорить. Подумать только: он допускает иное мнение… Плюрализм! Правда, социалистический плюрализм. Он буквально насильно внедряет гласность. Ищет себе союзников в массах ценой критики «серого», как писала газета «Правда», слоя в КПСС. Да, в партии был такой слой людей, давно усвоивших старые догмы, приспособившихся ничего не делать, ни за что не отвечать, только руководить. Какая-то чистка партии была нужна. Горбачев же как раз был против чисток. Но, по-моему, тогда мало кто понимал, чем закончится для партии партией же организованная гласность и критика. Лично я считал это делом полезным.

Как-то весной 1986 года, во время поездки в Москву, иду я по цековскому коридору. С деловым, одновременно озадаченным и веселым видом. Надо сказать, что к этому времени я уже заматерел, приобрел уверенность и даже некоторый кураж. Дела в области шли неплохо. Все меня знали, и я знал всех. К тому времени я уже сделал свое главное открытие. Нет здесь в Москве, в ЦК и тем более в политбюро гениев – сверхчеловеков. Все такие же, как и мы, провинциалы… Так что будь самим собой. Так вот, иду я по цековским дорожкам и радостно так встречаюсь с секретарем ЦК Г.П. Разумовским. «Хорошо, – говорит, – что я вас встретил. Зайдем ко мне, есть очень важный разговор. Прошу вас отнестись к нему со всей серьезностью». Я согласился. Оказывается, Михаил Сергеевич недоволен. Во-первых, робостью критики в адрес высокопоставленных партийных чинов, а во-вторых, реакцией на критику. «Критика не забава, она требует энергичных действий. И если за признанием ошибок не следует их исправление, это – первый признак подмены дела словом. Есть конфиденциальное поручение – организовать несколько серьезных критических выступлений, а также энергичную реакцию на критику.

Вы, по нашему мнению, один из тех, кто современно мыслит и в состоянии правильно на критику реагировать. Я не ошибаюсь?» Я ответил, что прекрасно все понимаю. Зон, закрытых для критики, быть не должно. Ошибки нужно исправлять делами. Со мной на эту тему можно было и не говорить. Будет сделано.

На том и остановились. Долго ждать «справедливой критики» не пришлось. 14 мая в «Правде» появляется статья «Если будете надоедать», где на примере конфликта двух ученых показывается равнодушие аппарата обкома к внедрению изобретений и открытий. Упоминается и моя фамилия. Я виноват только в том, что мне не доложили. До обидного мягкая критика. Я ждал большего. И вот на это надо реагировать «по-ленински»? Нет проблем!

Но оказалось, что проблема была, и большая. При самом доброжелательном отношении к одному из «обиженных» обкомом ученых бюро не смогло поддержать его в научном споре. Ну никак не могло. Эксперты из Института химической физики АН СССР дали отрицательное заключение. «…Предложения по замене антискорчинга сантогарда на продукты кормогризин и нитрат аммония неправомерны…» От партии же требовали, чтобы обязательно заменить «кормогризином антискорчинг». Но хотя мы и руководствовались всепобеждающим учением, на это темное дело не пошли. Быстро и остро, как хотелось ЦК КПСС, отреагировать не смогли. Долго изучали всю эту «химию». В итоге наказали за пассивность, способствующую развитию склоки, некоторых партаппаратчиков, наметили меры улучшения сотрудничества науки и производства. По существу же вопроса признали, что автор статьи в «Правде» подошел к сложной научной проблеме предвзято и бездоказательно. Ответили в «Правду» и опубликовали решение бюро в областной газете.

Вот тут-то и началась «настоящая ленинская реакция» уже на нашу критику. Прежде всего звонки из аппарата ЦК: «Что вы там себе позволяете? Как это можно подвергать сомнению то, что написано в «Правде»? Такой безответственности себе еще никто не позволял! Дайте опровержение».

Я съездил в ЦК, в отдел, объяснил им ситуацию… Как будто бы поняли и успокоились… Но тут сама «Правда» решила нас наказать за строптивость. Прислали в область специального корреспондента и по его расследованию дали полполосы, где как дважды два доказывалось, что в Кировском обкоме его первый секретарь В. Бакатин – ретроград, может только сено заготавливать, а журнал «Открытия и изобретения» даже не выписывает. Довольно едкая статейка. Если «Правда» критикует, надо докладывать – «меры приняты, выписал журнал». Мы решили не принимать больше никаких мер. Такого в то время не бывало.

Поехал я в Москву к А.Н. Яковлеву, который возглавлял тогда отдел пропаганды и агитации. Он был в хорошем настроении, внучка на отлично сдала вступительный экзамен. Выслушал меня и согласился с тем, чтобы мы не «реагировали». Это уже была полупобеда. Не знаю зачем, но я стал добиваться, чтобы газета публично признала свои ошибки. Надо мне это было? В конце концов, 5 октября в «Правде» появилась небольшая заметка, где сквозь зубы редколлегия строго указала своим корреспондентам на недопустимость легкого подхода при подготовке материалов. Первый раз ленинская «Правда» чуть-чуть поступилась своей незыблемой монополией на истину. Позже редактор В. Афанасьев дважды приводил этот случай как пример демократизации и перестройки газеты. Знал бы этот честный человек, до какого цинизма и бесстыдства дойдет уже через несколько лет наша и коммунистическая, и демократическая пресса, так не переживал бы по этому пустяковому случаю. То же могу отнести к себе. Чего суетился? Правду искал?

«Плюрализм», как мечтал Михаил Сергеевич, должен быть социалистическим. Однако это оказалось невозможным. Если после семидесяти лет затыкания ртов людям вдруг разрешили говорить и спорить, только идеалисты могут ожидать, что дискуссия пойдет «в русле социалистического выбора». Скорее наоборот. Проблем масса, живут люди скверно. Кто виноват? Сталинизм? Деформации? Возможно. Это интересно, но это мало волнует. Кто сегодня правит? Кто руководящая и направляющая? КПСС? Другой силы нет. Значит, она во всем и виновата. И весь «социалистический плюрализм» сведется к нападению на одного. Этот один есть мифический абстрактный партаппаратчик, который даже если и неплохой человек и добросовестный работник, изначально будет считаться злом.

А кроме того, не привык он к политическим дискуссиям, прожив жизнь в комфортных условиях за спиной священных мужей, мудрейших из мудрых – Карла Маркса, Ленина и… очередного генсека. А поскольку у его оппонентов, различного розлива демократов, политической культуры тоже кот наплакал, то вся гласность и плюрализм в конечном итоге сведутся к травле КПСС, ее деморализации, потере остатков и без того небольшого авторитета. Можно было бы сказать, что это и требуется. Демократия предусматривает, что авторитет и доверие завоевывают делами. Но сможет ли деморализованная, дезориентированная партия что-то сделать? А ведь другого механизма в стране уже 70 лет не было. Советы, профсоюзы – ширмы социалистической демократии. Все держалось на партии. И это была главная ошибка Горбачева – он сам не уяснил еще, что мы будем строить после «развитого социализма». Новые прилагательные «гуманный, демократический» очень туманны. «Социализм – живое творчество масс», в Российской империи – очень утопичный лозунг! Итак, что и как строить – не решили. Критику – стимулировали. Плюрализм – приветствовали. Единственный механизм власти – деморализовали, сделали неработоспособным. Я не говорю о двадцатимиллионной партии как о механизме. Подавляющее большинство коммунистов были пассивны. Не они – «механизм». Я говорю о пусть ошибочной, но все-таки привычной, признанной идеологии, идеологии социализма, а главное – о вертикали власти. Политбюро – обком – райком – партком. Важно было сохранить ее, поддержать, отмобилизовать и с ее помощью начать экономические и институциональные преобразования, совершенствование социализма. А в конечном счете мог быть такой отход от его догм, что от ленинизма вообще мало бы что осталось.