Книга Идол прошедшего времени - Ирина Арбенина

* * *

Рано утром все проснулись от крика. Доносился он с раскопа… И принадлежал Корридову.

Когда наконец, выбравшись из спального мешка, Кленский прибежал к раскопу, Арсений Павлович продолжал еще кричать.

Кроме того, он ругался — самыми ужасными словами, — размахивал руками и вообще был в абсолютном неистовстве.

Народ молча и мрачно толпился вокруг него.

— Что случилось? Убили, что ли, еще кого-нибудь? — испугался журналист.

Китаева покачала головой:

— Хуже.

— Хуже?

— Да!

— У нас тут та-акое… — подтвердили студенты и указали на раскоп: — Мало не покажется!

То, что случилось, и правда было хуже. Во всяком случае, не лучше.

Раскоп был загублен.

— Ужас… — Кленский, сокрушенно качая головой, смотрел на раскоп. Тот был перерыт так, как будто по нему прошло стадо свиней.

— Что это значит?

— Что?! Все очень просто, — гневно дыша, стал объяснять Корридов. — Некие подонки покупают металлоискатель и копают… Как картошку! По принципу «что-нибудь да найдешь»!

— В общем, фигачишь квадратно-гнездовым методом, пока что-нибудь ценное в земле не обнаружишь, — встрял в разговор Миха.

— Да! Именно так, — подтвердил Арсений Павлович.

— Что значит «фигачишь»? — изумилась Вера Максимовна.

— Роешь, голубушка, роешь! На штык, как картошку.

— Но это же варварство! — возмутилась Вера Максимовна.

— Увы… Человеческие качества у «хомо сапиенс» биологически не закреплены, — вздохнул, немного стихая, Корридов.

Это была его любимая сентенция, означавшая: если человек ведет себя как животное, этому не следует удивляться.

— Но кто все-таки мог это сделать? — сокрушенно воскликнул Кленский.

— Ну, кто, кто… Скорее всего «черные археологи».

— Возможно, те ребята, что приезжали тогда на «Хаммере», — заметил Вениамин.

— Думаете?

— Почти уверен.

— Но что им надо тут было?

— Что надо? — удивился Вениамин. — Арсений Павлович ведь уже сказал: они копают по принципу «что-нибудь да найдешь».

— Что ищут?

— Еще спрашиваете… Известно что! Металл. В основном монеты.

— Значит, здесь рыли без определенной цели?

— Кто знает… Может, и с определенной!

— То есть?

— Это ведь целый бизнес. Причем основательный. Предварительно некие подонки даже изучают годовой отчет Института археологии. Потом покупается металлоискатель, а потом…

— Да, я поняла, — вздохнула Вера Максимовна. — Потом — «фигачишь»!

Весь день Арсений Павлович то и дело возвращался к загубленному раскопу. И, сокрушенно качая головой, смотрел на его поверхность, которая была перерыта так, словно здесь и впрямь прошло стадо свиней, возвращаясь в городище. Будто время вернулось назад…

Смотрел, смотрел…

А на следующий день Корридов снял дерн и «прикопался» рядом, слева от загубленного раскопа.

Солнце заходило, в зарослях ив на берегу реки снова принялась кричать странная птица…

Работа на новом раскопе уже закончилась.

И Кленский не выдержал. Прихватив фотоаппарат, отправился на птицу взглянуть.

Кленский вообще-то любил поохотиться с фотоаппаратом. Это было еще одно его хобби. Если Яша Нейланд собирал малину, то Кленский часто в свободное от раскопок время бродил по окрестностям и по берегам Мутенки с фотоаппаратом. Правда, в связи с событиями последних дней такого желания как-то не возникало.

Но теперь, слушая эти волновавшие его отрывистые, резкие крики странной птицы — больше похожие на то, что кто-то хочет засмеяться или напугать, — журналист решил прогуляться.

— Как птица странно кричит, — заметил он Корридову, который встретился ему по пути.

— Куда это вы?

— Пойду поохочусь. — Владислав Сергеевич улыбнулся, показывая фотоаппарат.

— Ну-ну… — кивнул археолог.

Таких ив, как на берегах Мутенки, Кленский прежде не видел.

И дело было даже не в том, что были эти деревья необычайно стары, кряжисты и высоки. Дело было в особой причудливости их форм.

Легенда о людях, превращенных в деревья, или мифы о дриадах, чья жизнь связана с деревом, здесь приобретала пугающую достоверность. Природа на берегах Мутенки словно вплотную занялась очеловечиванием древесного материала. Изгибы ветвей и стволов так удивительно напоминали изгибы человеческих тел, рук и ног, что — особенно в сумерках! — казалось, будто к берегам потаенно струящейся по дну оврага речки сходятся превращенные.

Особенно удивительны были два дерева… Гигантские, что называется, в два обхвата. С мшистыми, покрытыми наростами зеленого лишайника стволами. Сросшиеся у корня.

Владислав Сергеевич решил отчего-то, что именно в ветвях этого раздвоенного, как Яшино сознание, дерева и пряталась странная птица.

Но, когда журналист подошел, крик смолк.

Кленский задрал голову, чтобы рассмотреть этого невидимого крикуна. Козодоя, или как там его…

Какая-то птаха и правда скакала по ветвям этого раздвоенного дерева…

Птичка была невеличка и даже красива. И Кленского удивляло, что такое милое создание может издавать такие омерзительные, отрывистые звуки.

Но, очевидно, кричала все-таки другая птица. Потому что после небольшой паузы отрывистые резкие звуки раздались снова, и откуда-то теперь со стороны.

И крик этот приближался, как будто птица перелетала с ветки на ветку, все ближе и ближе…

Владислав Сергеевич приготовил фотоаппарат. Он был уже уверен, что вот-вот увидит птицу в просвете между листьями.

И он бы увидел…

Но что-то отвлекло его внимание. Увы, он даже не успел осознать, что именно его отвлекло. Что-то попало в кадр, помимо синего неба, окаймленного зеленой листвой.

Он успел нажать на кнопку…

Но в то же мгновение резкий внезапный удар, словно этот самый козодой, увеличившись до гигантских размеров, железным клювом долбанул его по темечку, вывел его из реальности.

Когда Владислав Сергеевич очнулся, солнце уже село. Голова болела. Птица больше не кричала.

А фотоаппарат исчез вместе с тем, что могло оказаться там, на последнем отщелкнутом кадре.

Вот только что же там было?

Этого вспомнить Кленский никак не мог, как ни напрягал свою ушибленную несчастную голову.

Вернулся журналист в свою палатку уже в темноте. И сразу лег спать. Голова болела невыносимо.