Книга Калки - Гор Видал

Калки кивнул. Он редко смотрел на меня, когда говорил.

— Можно хотя бы намекнуть, как ты собираешься покончить с… этим циклом?

— Разве ты не видишь знаков? — Он не ответил мне прямо. — Воздух отравлен. Вода отравлена. И люди…

— Количество людей увеличивается в геометрической прогрессии, а производство сельскохозяйственной продукции — в арифметической, только и всего. В моей книге «За гранью материнства» этому посвящена целая глава.

— Следовательно, ты понимаешь, что человеческая раса находится в своей заключительной фазе. Поэтому я и пришел очистить ее, как было предсказано пророками.

— То есть уничтожить?

— Век Кали — век железа. Век железа — век правления зла. Он кончится, когда я воссяду на белого коня — что, между нами говоря, нонсенс, потому что я до смерти боюсь лошадей.

Мы немного посмеялись над этим. Ни над чем другим смеяться не приходилось.

— Бог должен уметь ездить на лошади и вообще уметь делать все, что ему понадобится.

— Но в данный момент бог представляет собой нечто составное. Я ношу облик Дж. Дж. Келли. Я ограничен его телом. Кстати, как оно тебе?

— Понравилось, — искренне ответила я.

— А его телу понравилось твое. — Калки улыбнулся. — Но он не сказал бы этого ни одной женщине.

По дороге в ашрам мы вернулись к своим прежним ролям интервьюера и скрытной знаменитости. Я спросила его о докторе Ашоке.

— У доктора Ашока много ролей. И он играет их с увлечением.

— Он из ЦРУ?

— Если он играет эту роль. — Это не было ответом.

— А Джейсон Макклауд?

— Нарк. — А это уже ответ.

— Ты имеешь дело с наркотиками?

— А что будет, если я скажу «да»?

— Не знаю. Ты можешь доверять мне. Особенно сейчас, когда я служу тебе.

— Но ты еще работаешь на Моргана Дэвиса и «Нейшнл сан».

— Я знаю, когда ты собираешься покончить с миром. Третьего апреля.

Калки это не понравилось.

— Лакшми сказала?

— Она хотела повлиять на меня. Показать, как мало осталось времени.

— Ты опубликуешь эту дату?

— Нет. А ты расскажешь мне про торговлю наркотиками?

— Нет. Есть более важные вещи, которые тебе следует знать.

— Например?

— Лети в Новый Орлеан. Там ты встретишь одного из Пяти Совершенных Мастеров.

— Как?

— Он найдет тебя. Не волнуйся. Принимай вещи такими, какие они есть.

Вот и все. Интерлюдия под названием «Катманду» закончилась. Я спустилась с гор. Разлюбила Лакшми и Джеральдину. Перестала рыдать по ночам. Выкинула валиум. Да, на какое-то время я позволила себе распуститься. Но когда «Боинг-747» приземлился в Лос-Анджелесе, я снова стала собой.

Калки не был богом. Я была в этом уверена. Кроме того, я была уверена, что он занимается торговлей наркотиками. Мне предстояло обнаружить связь между наркосиндикатом и новой религией. Было ясно, что такая связь есть. Я не верила, что третьего апреля Калки покончит с человеческой расой, как бы желательно это ни было.

Во что же я беспечно верила в прошлом марте? Я думала, что Калки не в себе. Но в то же время верила, что он действительно считает, будто он способен сделать то, о чем говорит.

Странно одно: даже самое тщательное мытье не мешало мне ощущать запах его светлой кожи, исходивший от моего тела. Он сохранялся целую неделю. Стигматы? Я надеялась, что Арлен этого не заметит.

4

1

В день моего возвращения из Азии мы с Арлен два часа занимались любовью. Я снова стала собой, хоть и слегка пошатывалась из-за разницы во времени. Я спустилась с гор.

Я никогда не понимала, почему мы с Арлен составили «дуэт», как выражались ведущие колонок сплетен. Арлен не интересовалась авиацией. Я не любила шоу-бизнес. Арлен за всю жизнь не прочитала ни одной книги, а я читала и читаю. По возрасту она годилась мне в матери. Что ж, на некоторые вопросы можно ответить, как только они отзвучали. Моя христианско-сайентологическая мать была чудовищем. Приведу строчку из своего бортового журнала. Это цитата из «Рыжика» Жюля Ренара: «Нет ничего тяжелее, чем смотреть в лицо матери, которую ты не любишь, а только жалеешь». Но я жалела не мать, а себя, ее единственного ребенка. Я сбежала в книги, полеты, технику, французскую литературу. Я не шла, а… неслась в школу. Делала все, чтобы уйти из дома.

В один прекрасный день, когда мне исполнилось двадцать пять лет, миссис Гехт тщательно убрала квартиру с двумя спальнями в Санта-Ане, купленную после смерти моего отца. Потом налила чашку чая и села в кресло напротив сломанного телевизора. С минуты на минуту должен был прийти мастер. За эту минуту она разложила на коленях газету, надела на голову целлофановый пакет и задохнулась.

Телевизионный мастер запоздал и обнаружил миссис Гехт только вечером. Заголовок газеты, лежавшей на ее коленях, гласил: «ТЕДДИ ОТТИНГЕР ВЫИГРЫВАЕТ МЕЖДУНАРОДНУЮ ПРЕМИЮ ХАРМОНА». Я убила ее. Ее убил мой успех. Сомневаться не приходится, она была ревнивой женщиной. Однажды во время бриджа она пыталась задушить своего партнера. У нее почти не было подруг.

Вскоре после смерти моей матери (в которую она не верила, а я верила) меня стало тянуть к немолодым женщинам. Эрл-младший ни о чем не догадывался. Впрочем, как и я сама. Я долго не понимала, почему мне так нравится бывать в компании Хильды Барфилд или Рене Дюбилье. Именно Хильда в конце концов соблазнила меня. Я никогда не жалела об этом. После выхода в свет книги «За гранью материнства» мы с Арлен жили вместе открыто. «Суррогатная» мать? А почему бы и нет? В конце концов, это именно она оплачивала счета.

— Надеюсь, ты сказала Майку Уоллесу, что я считаю его душкой. — Арлен сморщила нос, как когда изображала недовольство в своем знаменитом рекламном клипе с пылесосом до того, как ей приносили кофе «Джедда». Как ни странно, ее манера разговаривать никогда не выводила меня из себя.

— Я вообще не разговаривала с ним. Шоу уже показывали или нет?

— Ты же знаешь, мой ангел, я никогда не слежу за этим.

Я до сих пор не могу разложить по полочкам события прошлого марта. Лучше всего я помню ощущение постоянного страха. Мне регулярно снился один и тот же кошмар, чего не было ни до, ни после. Я стою в боковой театральной кулисе. Играю главную роль. Занавес поднят. Я жду своего выхода. И внезапно понимаю, что не знаю, о чем пьеса. Я не выучила свою роль. Пытаюсь ускользнуть. Но помощник режиссера возвращает меня. Выталкивает меня на сцену. Меня слепят огни рампы. Оглушают аплодисменты. А потом актер заканчивает свой монолог. Оборачивается ко мне и ждет. Моя реплика. Я пытаюсь говорить, но не могу выдавить ни звука. Молчание. Я вижу публику по другую сторону рампы. Она следит за мной и ждет. Молчание продолжается, и первыми нарушают его зрители. Они шепчутся друг с другом. Потом начинают злиться. А затем я просыпаюсь в холодном поту. До сих пор я ни разу не выступала на сцене. Должно быть, каким-то таинственным образом Арлен и ее друзья-актеры передали мне собственные страхи. На свете много заразных болезней; почему кошмарам тоже не быть заразными? События прошлого марта казались мне кусочками головоломки, которые я не могла сложить вместе, или пьесой с не разученными мною диалогами.