Книга Шкура - Курцио Малапарте

– Вы знаете герцога Блэра Этолла?

– Да, конечно.

– Тогда не может быть, чтобы вы не знали моего отца, они с герцогом – одно целое.

Я был гостем герцога Блэра Этолла в его замке в Шотландии много лет назад, но не помню, чтобы встречал там отца Фреда, старого лорда Н., шестого графа В. Воспоминание о посещении замка герцога Блэра Этолла было еще живо во мне из-за одного интересного случая, происшедшего в замке во время нашего совместного чаепития после охоты на grouses, тетеревов. Мы собрались на лужайке перед замком, когда семейство оленей, неизвестно чем напуганных, вынеслось галопом из парковой чащи и устроило переполох среди гостей, опрокинув на землю старую леди Маргарет С.

– Ах, бедняжка, добрейшая старая леди Маргарет! – воскликнул Фред, рассмеявшись, и принялся рассказывать не помню какую историю, где имя леди Маргарет часто упоминалось вместе с именем Эдварда Марша, прослужившего много лет секретарем Уинстона Черчилля и написавшего прекрасное, прочувствованное предисловие к ставшему уже классическим собранию стихов Руперта Брука и тем связавшего с ним свое имя.

Затем Фред обратился к Жану-Луи и странно мягким голосом стал говорить о Лондоне, об актерах, о темных театральных и светских делах, о Ноэле Кауарде, об Айворе Новелло, о Г., oб A., o В., o Л., вплетая свои собственные инициалы в инициалы этих таинственных имен и медленными легкими движениями своих прозрачных рук рисуя в воздухе, как на невидимом полотне, силуэты неведомых мне персонажей, блуждающих в тумане сказочного Лондона, где случались самые экстраординарные события и самые чудесные приключения. Потом, неожиданно повернувшись ко мне, как бы возобновляя прерванный разговор, он спросил, назначен ли ужин в Торре-дель-Греко на завтра или на другой день. Жан-Луи сделал ему знак, приподняв бровь, и Фред, слегка покраснев, замолчал и с удивлением пристально посмотрел на меня.

– Мне кажется, на завтра, не правда ли, Жан-Луи? – сказал я, насмешливо улыбаясь.

– Да, на завтра, – ответил Жан-Луи с некоторым замешательством, бросив на меня неприязненный взгляд, – но ты-то здесь при чем? У нас только одна машина, джип, а нас девять человек. Сожалею, но для тебя нет места.

– Я приеду на машине полковника Гамильтона, – сказал я. – Ты ведь не думаешь, что я пешком пойду до Торре-дель-Греко?

– Мог бы и пешком пойти, тем более что никто тебя не приглашал.

– Если у вас будет еще одна машина, – сказал Фред со скучающим видом, – то места хватит всем. С вами нас будет десять: Жан-Луи, Шарль, я, Зизи, Жорж, Люлю… – он продолжал считать на пальцах, называя имена некоторых знаменитых «коридонов»[151]Рима, Парижа, Лондона и Нью-Йорка. – И конечно, – добавил он, – не наша вина, если вы будете чувствовать себя… как бы это сказать?.. чужаком.

– Я буду вашим гостем, с какой стати мне чувствовать себя чужаком? – ответил я.

Я был много наслышан о «фильяте», знаменитой сакральной церемонии, тайно совершавшейся в Торре-дель-Греко, куда ежегодно со всех концов Европы съезжались высшие служители таинственного культа бога Урана. Самому мне еще никогда не приходилось принимать участия в этом загадочном ритуале. Отправление древнейшей церемонии (азиатский культ бога Урана пришел в Европу из Персии еще до Иисуса Христа, уже во времена императора Тиберия «фильята» проводилась в Риме в разных тайных храмах, самый древний из которых – Субура) было приостановлено войной, и вот теперь, впервые после освобождения, этот таинственный ритуал возвращался к жизни. Мне подвернулась возможность увидеть его, и я решил ею воспользоваться. Жан-Луи, казалось, был разозлен и чуть ли не оскорблен моей нескромностью, но не осмелился захлопнуть передо мной двери запретного храма, считая менее опасным мое удовлетворенное, нежели неудовлетворенное, любопытство. Вначале Фред принял меня за неофита, но, открыв, что я непосвященный, похоже, забавлялся своей ошибкой, демонстрируя good sport, хорошую закалку: в глубине души он наслаждался смущением Жана-Луи с чисто женским ехидством, а это самое благородное из чувств служителей культа Урана. Молодые друзья Жана-Луи, из-за незнания английского не уловившие сути нашего разговора, смотрели на нас троих с недоверием и, как мне показалось, неприязнью.

– А выпить есть что-нибудь? – громко спросил Жан-Луи с деланной веселостью, пытаясь отвлечь внимание своих друзей от малоприятного эпизода. Американский капрал принес с собой бутылку виски, все переключились на выпивку, и как только бутылка была опорожнена, молодой рабочий в комбинезоне механика с наглым видом обратился к Жану-Луи:

– Давай-ка раскошеливайся, не хватает горючего.

Жан-Луи достал деньги, дал механику и попросил не задерживаться. Парень вышел и вскоре вернулся с четырьмя бутылками виски, которые мы поспешили пустить по кругу и разлить по стаканам. Молодые люди сразу повеселели, их робость исчезла вместе с подозрительностью и недоброй обидой, они заулыбались, заговорили и стали беззастенчиво ласкать друг друга.

Жан-Луи присел на диван с Фредом и что-то ему говорил тихим голосом, поглаживая его руку.

– Будем танцевать! – закричал один из молодых гостей, тогда девушка, до того молча сидевшая рядом с граммофоном, встала, поставила пластинку, и в задымленной комнате зазвучал хрипловатый нежный голос Синатры. Фред резко поднялся, взял Жана-Луи за талию и повел в танце. Все последовали их примеру: молодой рабочий прилип к американскому капралу, остальные тоже распределились по парам, и такими томными стали их жесты, улыбки, покачивания бедрами, манера прижиматься друг к другу, вдвигать ногу меж колен партнера, что все пары стали похожи на женские.

В один прекрасный момент произошло то, чего я не ожидал, хотя смутно чувствовал, что нечто подобное должно случиться с минуты на минуту. Девушка, сидевшая возле граммофона, вперив в Жана-Луи полный ненависти взгляд, вдруг вскочила на ноги и с криком: «Подлецы! Подонки! Все вы – банда троцкистов и подонков!» бросилась к Фреду и влепила ему пощечину.

Вечером 25 июля 1943 года около одиннадцати часов секретарь посольства Королевства Италии в Берлине Микеле Ланца сидел, устроившись в кресле возле открытого окна в небольшой холостяцкой квартире своего коллеги.

Стояла удушающая жара, и двое друзей, погасив свет и распахнув окна, сидели в темной комнате, покуривая и беседуя. Анджела Ланца уехала несколько дней назад в Италию вместе с ребенком, чтобы провести лето на своей вилле на озере Комо. (Семьи иностранных дипломатов оставили Берлин в первых числах июля, спасаясь не столько от удушающего берлинского лета, сколько от все более жестоких бомбардировок.) Микеле Ланца, как и остальные служащие посольства, дабы не оставаться одному в четырех стенах в ночные, самые медленные часы, привык ночевать в доме то одного, то другого коллеги, опасаясь налетов и желая разделить тревогу с другом или просто человеческим существом.

В тот вечер Ланца был в гостях, приятели сидели в темноте, обсуждая ужасы бомбардировок Гамбурга. Отчеты королевского консульства в Гамбурге сообщали страшные вещи. Фосфорные бомбы сожгли целые кварталы города, было множество жертв. В чем нет ничего необычного: немцы тоже смертны. Тысячи и тысячи несчастных, покрытых горящим фосфором, надеясь потушить пожиравшее тела пламя, бросались в каналы, пересекающие Гамбург во всех направлениях, в реку, в портовые воды, в пруды, даже в бассейны общественных парков. Они закапывали себя в землю в траншеях, вырытых на площадях и улицах для укрытия от неожиданных бомбардировок. И так, погрузившись в воду и цепляясь за берег, за борт лодки или похоронив свои тела по шею в землю, они ждали, что власти найдут какое-нибудь средство спасения от предательского пламени. Фосфор – страшная штука, он пристает к коже, как липкая зараза, и горит от соприкосновения с воздухом. Едва несчастный высовывал из воды или земли руку, как рука вспыхивала факелом. Чтобы спастись от беды, страдальцы были вынуждены оставаться погруженными в воду или зарытыми по шею в землю, как грешники в Дантовом «Аде». Спасательные команды ходили от одного несчастного к другому, раздавали еду и питье, привязывали людей веревками к берегу, чтобы те не утонули в забытьи или от усталости. Спасатели пробовали то одну, то другую мазь – все тщетно: пока смазывали вынутую на секунду из воды руку или ногу, или плечо, пламя сразу вспыхивало огненной змеей, и ничто не спасало от всепожирающей пылающей проказы.