Книга Селеста, бедная Селеста... - Александра Матвеева

Градов опустился рядом со мной. Наши тела не соприкасались, но я явственно ощущала жар его тела. Ощущала, несмотря на то, что жаркое солнце раскалило мою кожу, на то, что температура на солнцепеке, где я лежала, приближалась градусам к сорока. Но это не единственная странность. Другая — то, что, ощущая жар его тела, я почувствовала холодок, пробежавший вдоль позвоночника!

— Обгорели? — повторил Градов. — Я уже довольно давно наблюдаю за вами, вы лежите на самом солнцепеке неподвижно. Заснули, да? А потом пошевелились и застонали.

— Да, кажется, я немного задремала.

— На жаре это не здорово. Потом будет голова болеть.

Он опустился рядом со мной на траву.

— Я думала, вы работаете над новым романом, — сказала первое, что пришло в голову. Просто, чтоб не молчать.

— А я и работаю над новым романом, — ответил он и игриво склонил голову к плечу. Мне не понравился оттенок двусмысленности, прозвучавший в голосе и смысле фразы. Неужели я невольно дала повод считать меня легкомысленной? Я заторопилась:

— Я думала, вы сидите и пишете вместе с Марией Алексеевной.

— Писать — дело женское. — Градов усмехнулся. — Мужское дело — выдать идею. — И без паузы предложил, обращаясь неопределенно — то ли на ты, то ли на вы: — Пойдем купаться.

Он смотрел добродушно и проказливо, словно мальчишка. В эту минуту он, как никогда прежде, походил на Лешку, и сияние дня померкло для меня. Стало тоскливо. Но Градов легко вскочил на ноги, протянул мне руку и позвал:

— Наперегонки, идет? До того берега и обратно.

Этот голос, звенящий молодостью, с легкой интимной хрипотцой, голос, сводивший с ума женщин на всем безграничном просторе Советского Союза от Камчатки до Юрмалы…

Я снова попала под его обаяние, встала, опершись о сильную руку, и мы, не расцепляя пальцев, побежали к воде.

Его фигура претерпела большие изменения, чем лицо. Плечи и руки усохли, стали тоньше, а вот талия, напротив, раздалась за счет валиков жира на боках и чуть отвисшего пивного животика. Но все равно он был дивно хорош, просто глаз не отвести. Я и не отводила. Надо отдать ему должное, он тоже на меня посматривал не без удовольствия.

Вода показалась холодной, я с визгом вылетела на берег. Градов, сильными взмахами рассекая воду, поплыл поперек течения. Побегав по песку, я набралась решимости. Я плавала вдоль берега, пока Градов не присоединился ко мне.

Мы тихонечко поплавали рядом, и он помог мне выбраться на сушу. Его мокрая рука понравилась мне. Мне понравилось, как уверенно и бережно он держал мою руку. Я боялась, что он отпустит ее, но он не отпустил, и мы так и дошли до моей подстилки. Господи, какое счастье! Я никому не позволю отнять его у меня. Никому не позволю разлучить нас.

Мы попили домашнего лимонаду прямо из бутылки. Жалко только, что сначала пила я, а потом он. Лучше бы наоборот. Это как поцелуй. А так я лишилась его поцелуя. Я искоса посмотрела на Глебчика. Он пил, полузакрыв глаза, высоко подняв руку с бутылкой. Как пионер-горнист. Интересно, а он играл пионера-горниста? Я спросила:

— А какие роли вы играли мальчиком? — Я не хотела называть его Глебом Александровичем и не смела обратиться иначе, вот и не назвала никак. Просто спросила и взглянула на него еще раз. Сразу стало не до ответа. Он держал бутылку так, что его губы приходились точно на то место, где перед этим касались горлышка бутылки мои. Я определила по положению этикетки. Лимонад он налил в бутылку из-под спрайта, я запомнила положение «Р» относительно верхней точки. Интересно, случайное совпадение или он тоже хотел поцелуя?

Градов отстранил бутылку от губ, тщательно навинтил крышечку и поставил бутылку поглубже в куст, в прохладу, подальше от солнечных лучей.

— Первую роль я сыграл в девять лет. Фильм назывался «Семья». Я играл маленького Ленина. — Он замолчал, явно ожидая вопроса. Я спросила:

— Как это случилось? — и угадала с вопросом, потому что больше его поощрять не пришлось, дальше он говорил уже не останавливаясь.

— Благодаря потрясающему сходству. Меня выбрали из нескольких тысяч мальчиков. Потом в девятом классе — Ильич-юноша. Помните классическое: «Мы пойдем другим путем!»? Не помните? Ничего-то вы, теперешние, не помните. А тогда эту фразу знал каждый «от Москвы до самых до окраин». И меня знал каждый. Потом ВГИК, на третьем курсе сыграл молодого Ленина. Получил за эту роль премию Ленинского комсомола. Потом еще премию за роль Павки Корчагина. Фильм снимался на киностудии Довженко и получился так себе, но премию дали. Избрали членом ЦК ВЛКСМ. Про комсомол-то слыхали? Потом играл много ролей и ждал. Ждал, когда возраст позволит сниматься в роли взрослого Ленина. Это ведь самые важные вехи: перед революцией, революция, сразу после. Мое сходство с Лениным не проходило с возрастом, оставалось, конечно, не такое потрясающее, как в детстве, но тем не менее надежды на роль я не терял. Знал: одна такая роль — и пропуск в рай до конца жизни. Так бы и было, но тут перестройка. К образу Ленина отношение изменилось диаметрально. И к тем, кто его играл, тоже. Ролей не стало. Правда, не стало не у одного меня. Кто поумнее, рванул за рубеж. А я все размышлял, не решался. Думал, все вернется. Когда решился, было уже поздно. Я приехал, получил одну роль, на волне русской истерии в Голливуде. Какого-то отморозка из русской мафии — бывшего чекиста. Фильм прокатился удачно, поступило еще предложение. Но тут Ельцин получил независимость для России, объявил курс на демократию и общечеловеческие ценности, в Америку хлынул поток русских и так погулять, и на жительство. Очень скоро американцы нас разлюбили. Актеров тоже, к тому же бывших советских актеров, желающих сыграть в американском боевике отморозка из русской мафии — бывшего чекиста, развелось столько, что ногу стало негде поставить. Многие были моложе меня, лучше знали язык, хотя что там знать-то, для их боевиков — фак ю да фак ми.

Он так забавно это произнес, свирепо выкатив глаза и стиснув зубы. Я рассмеялась, и он рассмеялся тоже и закончил уже не так саркастически и печально, а просто. Повествовательно закончил:

— За семь лет сыграл в двенадцати картинах. Только роль все время играл одну и ту же. Те же ужимки, те же слова. В американском кино из амплуа, особенно приносящего доход, не выпрыгнешь. Да и чего выпрыгивать? Деньги платят. Чем больше картин, тем выше гонорар. Моей карьере завидовали не только наши, но и американцы. А я больше не мог. Следил за нашими делами по газетам, по Машиным письмам. Она домой звала, писала: «У нас свобода, снимай какое хочешь кино, были б деньги». И правда, пошли слухи, что какое-то шевеление в кино происходит, и снимают очень смело, и обо всем можно. Ну думаю, вот где пригодится мое голливудское прошлое. Вернулся домой, ткнулся туда-сюда, да нет кина… «Кина не будет, кинщик спился» — была в наше время шутка такая.

Так, что я, Алечка, — неудачник. Человек, который везде опаздывает.

Он сказал это, а его глаза смотрели мне прямо в душу и молили: «Разубеди меня. Скажи, что это не так». Милый, я скажу все, что ты хочешь услышать, все, во что ты готов поверить. И сама поверю.