Книга Ночная княгиня - Елена Богатырева

Наступающую белую ночь заволокли черные предгрозовые тучи. Ветер выл и нещадно трепал ветви деревьев. Оставаться на улице было равносильно самоубийству, и Алиса потихоньку стала пробираться к дворцу, размышляя, вправду ли он стоит заброшенным и нельзя ли там скоротать эту ненастную ночь.

Из Амстердама, куда Герман отправился вслед за четой «путешественников», он вернулся через полгода.

Марцевич оказался весьма опрометчивым человеком в выборе знакомых, и стоило Герману заикнуться, что он доверенное лицо витебского купца первой гильдии Евзеля Габриэловича Гинцбурга и направляется со старинной монеткой на экспертизу в западный университет, как радушная пара пригласила его остановиться у них на пару дней.

Жена Марцевича в первую же ночь влезла к Герману в постель и щедро одарила его своей любовью, почерпнув заодно множество подробностей о нравах Евзеля и его удивительном собрании золотых побрякушек.

Впав, под влиянием вкрадчивых речей и не совсем обычных действий Германа, в состояние «грез наяву», она поведала ему о том, где хранится коллекция мужа добрая сотня бесценных предметов, умещающихся в небольшом саквояже, — Марцевич питал слабость исключительно к миниатюрным вещицам…

На следующий день, когда чета Марцевичей показывала Герману окружающий пейзаж, как написали потом в газетах, «разразившаяся неожиданно гроза стала причиной того, что кони понесли и карета, опрокинувшись, упала с обрыва на дно глубокого и темного карьера…».

Герман вернулся к Зинаиде обмякшим, утомленным, и она ни на минуту не усомнилась, что побрякушки, которые предстояло поместить в сейф в его спальне, действительно выиграны за карточным столом у незадачливого иностранца. Улыбаясь, она бережно перебирала драгоценные вещицы, пока не наткнулась на стрекозу. «Зеленоглазый мотылек, — всплыло в ее голове. — Это другой, — попыталась она себя успокоить. — Это совсем другой».

Силы покидали Германа на этот раз непростительно быстро. Вот тогда-то он и уехал на эстляндский остров.

Были у Гермогена любопытные записи. У того, первого Гермогена… Говорят, он владел какой-то секретной магией, за тысячу верст погоню слышал. Многое болтали о нем. Только Герман в чудеса не верил. А вот рассуждения о добре и зле запомнил прекрасно. Старик считал, что одна и та же сила стоит за тем, что на небе, и за тем, что называют адом. Силу эту нужно научиться использовать: черпать в определенных местах и, не впуская в душу, направлять на других людей. Стать своеобразным проводником.

Через несколько лет Герман вошел в дом с сияющим взглядом. «Сын, — объяснил он Зинаиде. — Сын в Петербурге». Она раскрыла было рот, чтобы спросить, но он опередил: «Его мать умерла». Зинаида прикрыла на минуточку глаза. Вот ее шанс. Она заменит мальчику мать, и Герман будет привязан к ней навсегда.

Мальчика нужно было еще заполучить. Пока, по его сведениям, он упорно корпел над конспектами и ничем больше не интересовался. Нужно было научить его жить.

Алексей Сошальский — сынок богатого и нечистого на руку питерского проныры — оказался для Германа бесценной находкой. Герман снабжал его деньгами, а за рубль тот готов был продать отца вместе с любимой маменькой. Он ни о чем не спрашивал, тем более что поручения Германа — приучить Лаврова к картишкам, подливать вина — казались ему плевыми и приятными.

Подготовка к приему у Зи-Зи началась загодя. Герман рассказывал поразительные истории о том, как мальчики обычно поступают со своими горничными, а Алексей с удовольствием потом пересказывал их Саше, да и не только Саше, стяжав себе славу юного Казановы. В награду ему было обещано бесплатное посещение веселого дома, если, разумеется, он сумеет затащить туда и своего друга.

Необходимо было охладить в Саше любовь к кособокому «родителю», для чего Герман подослал в дом к Налимову своего человека, доносившего ему о каждом шаге князя и его денщика. Любовные отношения между ними, которые, на взгляд доносчика Тимофея, белыми нитками были шиты, делали процедуру отторжения мальчика от родительского гнезда естественной и приятной. Герману оставалось лишь открыть Саше глаза…

Возня с «воспитанием» сына снова расслабила его, а впереди маячили серьезные начинания. Со дня на день он должен быть принят товарищем министра на предмет получения должности в Министерстве финансов. Именно там он мог бы запастись сведениями о толстосумах всех мастей. Наука о финансах была сложной, но в его деле необходимой. Ехать снова на остров не представлялось возможным, поэтому он решил обойтись какой-нибудь местной обителью темных сил и не нашел ничего лучшего, как отправиться в Таврический дворец. Если никто не в состоянии там жить, стало быть, темный дух Потемкина действительно посещает это место, как о том болтали.

Алиса увидела его не сразу. Здесь было темнее, чем на улице, да и не ожидала она кого-нибудь встретить… Сначала ее испугали белевшие повсюду неподвижные тела — статуи. Разумеется, она слышала о них. Но ночью и в таком количестве… Говорят, ночью все коты серы. Неправда, ночью все коты кажутся тиграми.

Отдышавшись, Алиса перекрестилась и стала осторожно, на ощупь продвигаться в глубь залы. Когда ее рука, скользящая по стене, встретила преграду, она попыталась ощупать кончиками пальцев то, с чем столкнулась на своем пути. Мягкое, теплое и, что самое ужасное, — живое…

Тут-то Герман и рассмеялся. Не выдержал, когда ее пальчики начали шарить по его телу. Рассмеялся тихо и коротко и схватил ее за руку: не ровен час завизжит и наделает шуму. Девочка, переодетая мальчиком, напомнила ему Гелю, сотню раз переодевавшуюся в мужскую одежду, но не терявшую от этого своей женской грации. Он подвел ее к окну и сдернул шапку. Длинные золотые пряди рассыпались из-под шпилек в разные стороны.

Он наклонился к ней ближе, чтобы лучше рассмотреть. Такая маленькая, юная, с синими глазами.

— Кто ты? — На него произвело впечатление, что она не кричала, хотя пульс перехваченной им руки выдавал трепет ее бедного сердечка.

— Алиса.

— Актриса?

Девушка молчала. Ее тело била легкая нервная дрожь. Если этот человек сторож, он может отвести ее в полицию, а там разберутся, кто она такая, и воротят обратно. А если не сторож… «Но не душегуб же он», — подбадривала себя Алиса, не в силах посмотреть мужчине в глаза.

— Зачем ты здесь?

— Заблудилась. А на улице холодно…

— А нарядилась зачем?

— Мы ставили спектакль.

«Зубы стучат, а врет бойко», — отметил про себя Герман. Ему бы еще отметить другое — собственное волнение. Ну, как говорят в таких случаях: гром среди ясного неба или там про флейты и валторны души… Но было уже поздно. Гром прогремел чересчур внезапно, а валторны пропели слишком быстро. Впервые в жизни он не успел принять никакого решения, его судьбу решил кто-то свыше, и он ничего не мог с этим поделать. А значит — и она не могла…

Заметив проходящий мимо патруль, он метнулся от окна и прижал ее к стене.

Она тоненько пискнула. Он отдавил ей ногу.