Книга То, что скрыто - Хизер Гуденкауф

Родители бродили по дому, как в трансе. Мама все время плакала; папа задерживался на работе допоздна. За ужином все молчали – просто кошмар! В отсутствие Эллисон нам стало не о чем говорить. Никто не рассказывал, как прошел волейбольный матч, никто не делился планами о поступлении в колледж. Мои немногие подруги звонили мне все реже. И я их не виню. О чем тогда со мной можно было разговаривать? Первое время звонила Джесси. Один раз она даже приехала ко мне. Делала вид, будто ничего не случилось, приглашала на футбол и в кино, но я едва могла ей ответить. Я словно окаменела.

Осенью я пошла в предпоследний, одиннадцатый класс. Эллисон училась бы в выпускном. Проходя по коридорам, я ловила на себе косые взгляды и слышала шепот за спиной.

Родители очнулись только после того, как из школы прислали первые сведения о моей успеваемости. По всем предметам я тянула еле-еле, а физкультуру и вовсе завалила. Едва прочитав письмо, родители подхватили меня и повезли к директору. Миссис Бакли была из тех типичных директрис, для которых работа составляет всю жизнь. Целыми днями она бродила по коридорам, выискивая нарушителей дисциплины. В школе она засиживалась допоздна, а приезжала на работу рано утром. Она была строгой, умела язвить и ворчать, зато знала всех до одного учеников своей школы.

– Почему никто не сообщил нам, что Бринн так плохо учится? – сердито осведомилась мать. – Положение совершенно неприемлемое!

– Миссис Гленн, – ответила миссис Бакли, – мы посылали вам письма. Мы звонили. Никто не отвечал.

Мать смерила меня подозрительным взглядом.

– Никаких писем я не получала. Никто мне не звонил. А тебе? – спросила она отца. Тот устало покачал головой.

– Мы все очень тревожимся за тебя, Бринн. – Миссис Бакли впервые обратилась напрямую ко мне. – Да, сейчас ваша семья переживает нелегкое время. Мы хотим тебе помочь. – Я съежилась в кресле и молчала. – Может, тебя направить на консультацию к психологу?

– Никакой психолог ей не нужен, – безапелляционно заявила мать. – Ей нужно другое: сосредоточиться и взяться за ум!

– Мы наймем Бринн репетитора, – подхватил отец. – Плохие оценки она исправит. Да, нам всем в последнее время пришлось нелегко, но мы вполне способны справиться без посторонней помощи.

– Иногда, – осторожно возразила миссис Бакли, – не мешает прибегнуть к помощи со стороны…

– Помощь со стороны нам не требуется! – отрезала мать, вставая. – Отныне прошу вас еженедельно информировать меня об успехах Бринн по всем предметам. Мы наймем ей репетитора. Спасибо, что уделили нам свое драгоценное время. – Она повернулась на каблуках и вылетела из кабинета миссис Бакли. Мы с отцом вышли следом за ней.

Как и было обещано, мне наняли репетитора. Каждый день после школы к нам домой приезжала студентка местного колледжа Святой Анны и занималась со мной по полтора часа. Мы сидели на кухне за столом, решали уравнения по алгебре и повторяли испанские слова. Моя репетиторша, скучающая, равнодушная студентка философского факультета, оказалась никудышной учительницей. Она умела неплохо и довольно доходчиво объяснять непонятные места, но ей не хватало выдержки. Если я допускала ошибку или отвлекалась, она нетерпеливо цокала языком и щелкала пальцами.

Наконец, я повысила успеваемость – стала твердой хорошисткой по всем предметам. Общую картину портила лишь оценка «удовлетворительно» по физкультуре. Школу я закончила середнячком – моя фамилия была в самой середине по количеству баллов. В день выпуска мать записала меня на летние подготовительные курсы при колледже Святой Анны.

Я старалась, искренне старалась. Но всякий раз, как я переступала порог аудитории, меня охватывал непреодолимый ужас. Грудь сжималась, сердце колотилось глухо и громко, отдаваясь в ушах. Я редко выдерживала более пяти минут и сбегала.

В тот день, когда мне исполнилось восемнадцать, меня переполняли надежды. Я собиралась сказать родителям, что хочу уйти из колледжа и пойти работать в местную ветеринарную клинику. Платят там немного, но для начала сойдет. Родители повезли меня ужинать в ресторан; потом мы вернулись домой и лакомились тортом и мороженым. И вдруг я увидела на кухне, на рабочем столе, письмо, и вся радость от праздника и сравнительно сносного общения с родителями растворилась. Прошло больше двух лет с тех пор, как Эллисон арестовали; родители редко произносили ее имя, но что-то всегда о ней напоминало. Ее красивое лицо улыбалось мне с фотографий, которые по-прежнему висели по всему дому. Я косилась на белый конверт, и решимость, которую я испытывала весь вечер, постепенно таяла. И не важно, что Эллисон тогда сидела в тюрьме; не важно, что ей предстояло провести за решеткой еще восемь лет. Она по-прежнему оставалась с нами.

Тарелку с недоеденным тортом и растаявшим мороженым я поставила рядом с письмом от Эллисон и ушла к себе наверх. Несколько часов я смотрела на флакон с маминым снотворным и наконец решилась. Отвинтила колпачок и высыпала капсулы в ладонь. Они оказались мельче, чем я думала, и я невольно улыбнулась. Надо же – такие крошки, а унимают боль. Записки я не оставила. Да и что мне было писать? «Дорогие мама и папа, простите меня за то, что я – не моя сестра»? Мне надоело ходить на цыпочках по краешку, стараясь всем угодить, но никому не нравясь, особенно себе самой. Не могла признаться им в том, что страшнее всего для меня: я до сих пор вижу синеватую кожицу новорожденной девочки, ее крохотные пальчики, ручки и ножки…

Я глотала капсулы по одной. Кладя каждую на язык, я словно причащалась, получала компенсацию за все несправедливости, допущенные по отношению ко мне. В глазах родителей мне всегда чего-то недоставало. Я не была достаточно умной, достаточно хорошенькой, достаточно спортивной… Приняв последнюю капсулу, я укрылась одеялом и стала ждать смерти. Перед тем как провалиться в сон, я мимолетно задумалась: будут ли родители скучать по мне? «Нет, – решила я, – скорее всего, не будут». Они слишком поглощены горем из-за того, что потеряли Эллисон.

Наверное, мне бы удалось свести счеты с жизнью, если бы маме не приспичило искать свое снотворное. Она нашла меня в постели без сознания, а рядом флакон. Очнулась я в отделении неотложной помощи, где мне промывали желудок. Через несколько дней я переехала в Нью-Эймери, к бабушке.

Прошел год, и я думала, что жизнь налаживается. Что мне нужно только не подпускать к себе Эллисон и родителей, забыть прошлое, думать о будущем. Я заблуждалась.

У меня есть еще одна лекция, в полдень, но я сажусь в машину и еду домой. Бабушки нет. Майло с надеждой смотрит на меня; ему хочется гулять. Я открываю шкафчик над холодильником, где бабушка держит спиртное. Да, я веду себя как полная дура, да, мне нельзя пить… И все же я достаю бутылку, беру высокий стакан и наливаю себе до краев сладкого красного вина. После вчерашнего коктейля желудок у меня еще не успокоился, но мне все равно. Хочу вернуть те несколько чудесных минут, когда мне казалось, будто я – обычная студентка, у которой есть друзья и которой вполне может заинтересоваться симпатичный парень. Тогда еще никто не знал о моем прошлом…