Книга История любви в истории Франции. Том 6. Любовь "по-санкюлотски" - Ги Бретон

— О Боже, какой ужас! У вас начались и осязательные галлюцинации…

Ее хитрость была очень грубой, но она удалась. Пока господин де Бальби озадаченно размышлял, шевалье де Жокур сбежал через маленькую дверку. Графиня сразу же перестала рыдать.

— Ну же, мой дорогой, посмотрите вокруг себя. Разве в этой комнате есть какой-нибудь мужчина, кроме вас?

Граф был не очень-то умен. Оглядевшись, он упал на колени — само раскаяние.

— О, простите меня, графиня!

— Конечно, я прощаю вас, но необходимо позвать врача, такие нарушения могут быть очень серьезны.

Через некоторое время господина де Бальби признали сумасшедшим и заперли в Бисетре…

Но графине было мало того, что она избавилась от надоедливого мужа, она добилась того, что ее любовник получил все должности графа.

Вот что пишет об этом господин де Кагенек: «Бедного графа де Бальби, которого жена и родственники объявили сумасшедшим за то, что он понял, что рогат, и не захотел молчать об этом, не только заперли в сумасшедший дом; душевнобольной не может быть полковником, и его полк отдали шевалье де Жокуру, тому самому, которого он чуть не убил, застав со своей женой. Как вам нравится подобное решение проблемы?».

* * *

Свободная телом и сердцем, располагая всем своим временем, госпожа де Бальби начала искать применение тем удивительным любовным способностям, которыми ее одарила природа. Придворная дама графини Прованской, она решила, что проще всего будет соблазнить его светлость.

Дело в том, что, обретший сравнительно поздно мужественность, граф стремился продемонстрировать это свое достоинство как можно большему числу дам.

Его энтузиазм вполне простителен — бедный брат короля сильно задержался в развитии. В том возрасте, когда почти все мальчики ощущают в себе признаки взросления, он оставался совершенным ребенком…

Его женитьба ничего не изменила в этом плачевном положении, и бедная графиня долгие месяцы металась в отчаянии по постели, «напоминая, — как пишут мемуаристы, — цветок, который не поливает ни один садовник…».

Но в один прекрасный день все внезапно изменилось. Граф, к полному своему изумлению, получил наконец возможность утишить жар, мучивший его супругу. Он с гордостью продемонстрировал это графине, а во время утренней прогулки сообщил радостную новость всем приближенным. В полдень весь Люксембургский дворец, где жил граф, знал, что брата короля теперь с полным правом можно называть «Мсье», и все были совершенно счастливы этим обстоятельством.

Совершенно естественно, что первой воспользовалась счастливой метаморфозой Мадам.

После чего граф стал с вожделением посматривать на хорошеньких дам своего маленького двора. Он напоминал окружающим школьника, достигшего наконец половой зрелости. Восхищенный новыми, «мужскими» ощущениями, граф рассказывал всем о своих подвигах причем в невероятно фривольном тоне.

Башомон упоминает об этой забавной ситуации в своих дневниках.

«Общеизвестно, что до сих пор Мсье не мог приобщить Мадам к радостям любви по еще более досадной причине, чем та, которая задержала выполнение супружеского долга королем. Но, наконец природа взяла свое прошел даже слух, что Мадам уже беременна. Это не соответствовало действительности, но ее августейший супруг настолько вдохновлен случившимся, что до сих пор говорит об этом. Он так живо, горячо и энергично рассуждает о любовной стороне бытия, что удивляет самых опытных своих придворных».

* * *

Именно в это время граф начал писать любовные стихи и весьма двусмысленные песенки. Вечером он веселил приближенных, распевая куплеты, которые мы не осмеливаемся процитировать в книге.

Госпожа де Бальби выбрала самый подходящий момент. Однажды вечером она устремила свой порочный взгляд на Мсье, и тот задрожал. Немного времени спустя они уже дурачились в постели так, как будто знали друг друга всю жизнь…

Став фавориткой, госпожа де Бальби захотела подселиться в Люксембургском дворце. Граф Прованский немедленно приказал отделать для нее роскошные апартаменты.

— Входите, мадам. Все это — ваше! — торжественно провозгласил он.

Графиня взглянула и заявила, что мебель просто ужасна. Мсье вернулся к себе совершенно расстроенный.

Ночью он пытался найти выход из положения, и на рассвете его осенило: гвардейцы подожгли комнаты, и все сгорело…

После этого комнаты обставили в соответствии со вкусом новой фаворитки: зеленый с белым атлас, много золота…

С первых же дней революции госпожа де Бальби решила, что лучше держаться подальше от народного гнева Единственным возможным решением было отправиться в эмиграцию подобно графу д'Артуа. Но брат короля, испытывавший некоторую симпатию к революционерам и даже поддерживавший их своими нападками на Марию-Антуанетту, не хотел покидать Францию. Считая, что народ потребует только изгнания королевы и отречения короля, он собирался остаться в Париже, чтобы немедленно занять трон.

Но госпожа де Бальби спутала все его планы.

— Я уезжаю, — заявила она. — И вы должны последовать за мной! Через неделю я буду в Монсе… Устройте ваше бегство. Кстати, вы сможете лучше управлять событиями извне.

Его светлость обожал свою маленькую графиню. И он согласился.

Месяц спустя, 20 июня 1791 года (в день бегства королевской семьи в Варенн), он покинул дворец, переодетый иностранным туристом, сел в карету и прибыл в Монс, где его ждали жена и графиня де Бальби.

В тот же вечер он окончательно покинул супружескую постель и «эмигрировал» к фаворитке… 7 июля, после утомительного путешествия, брат короля прибыл наконец в Кобленц с женой, любовницей, придворными, их женами и любовницами. Они немедленно разместились в Шонбурнлустском дворце, принадлежавшем Клементу-Венцесласу Саксонскому, архиепископу Тревскому, дяде графа по материнской линии.

Этот маленький двор, пытавшийся во всем копировать Версаль, управлялся фавориткой принца. Из своей постели она дергала за все ниточки, плела интриги, назначала офицеров армии Конде, прогоняла советников, отзывала дипломатов — словом, люди, окружавшие графа, были похожи на йо-йо[61]в ее руке, их взлеты и падения зависели только от графини…

О могуществе этой фаворитки очень красноречиво пишет Жозеф Тюркан.

«Вначале эмиграция была приятным времяпрепровождением для дворян, честолюбцев и хорошеньких женщин. Это было модой и только много позже стало необходимостью. Установлению моды больше всего способствовали женщины. Поэтому эмиграцию можно считать детищем слабого пола. Женщины — движущая сила и инструмент эмиграции. Кобленц принадлежит им, это их арена действий, их театр, и они прекрасно в нем играют. Главная роль, безусловно, отведена госпоже де Бальби»[62].